Верещагин - Марина Королева Страница 31

Меня разбудил телефонный звонок. Я вскочил, вспомнил, что проводил ее на работу и это она, должно быть, звонит мне сейчас, чтобы рассказать, что же происходит в городе.

Но это был Доктор.

— Профессор, дорогой, как вы там?

Я прокашлялся, чтобы голос не звучал совсем уж из постели.

— Да всё как будто в порядке, родной мой. А что такое?

— Вы что, не знаете ничего? В город ввели танки!

Я прислушался, с улицы доносился обычный городской шум.

— Мы… то есть я видел сегодня утром на набережной танки, да. Но я думал — может быть, на парад.

— Профессор, да что вы, в самом деле, с вашим-то умом и опытом — какой парад, о чем вы?

Я и не предполагал, что наш Доктор может быть в таком волнении.

— Они танки ввели, накануне очередного митинга! Если они двинут их на людей — это же черт знает что такое! Сволочи, какие сволочи!

— Родной мой, да полно вам, не первый день мы с вами тут живем, — я потихоньку просыпался. — Переживем и это тоже.

— Я что звоню, Профессор: может, вам уехать из города? Хотя бы на несколько дней. Кто знает, чем все закончится. Поезжайте на дачу, а то вы еще, чего доброго, на митинг пойдете.

— Нет, Доктор, это уже не для меня, митинги. Может, и надо бы, но не пойду, не вижу смысла.

— Так тем более уезжайте, что вам сейчас здесь делать!

Я подумал немного.

— Да нет, чего мне бояться? Я свое отбоялся. Потом — завтра мои возвращаются, надо бы их встретить. Ключей с собой они не взяли. Так что я уж дождусь.

Мы еще поговорили с ним немного, и за это время я окончательно проснулся, увидел сквозь занавеску, что солнце потихоньку поползло к закату. Хорошо же я поспал.

Поставил чайник — и тут же почувствовал беспокойство. Ей давно пора было позвонить, но она не звонила. Тогда я решил сам. Набрал ее рабочий номер: один гудок, второй, третий, четвертый… Номер не отвечал. С каждым безответным гудком я мрачнел все больше. Я звонил еще и еще, пока трубку не взял какой-то недовольный мужчина. Я попросил ее к телефону, мужчина пообещал узнать, где она.

— Говорят, она в службе новостей. Передать что-нибудь, если увижу ее?

— Передайте, что звонил… — я замялся. — Нет, спасибо, ничего.

Весь вечер я провел в ожидании звонка, но она не звонила. Когда стемнело, на душе у меня было так же сумеречно, как за окном. Я понимал, что у нее там происходит что-то важное, она просто не может оторваться от дел, наверняка даже подумать обо мне не может, у нее нет на это ни минуты. И это, представьте, меня злило. И еще я представлял себе, как это было бы, окажись мы вместе: вот она уходит от меня по утрам в свою жизнь, где бурлят события, новые лица и дела, а я остаюсь здесь… ну, или не здесь, а в каком-то другом доме, где мы живем вместе с ней (другой дом, правда, казался мне вовсе уж невероятным), — и жду, и ревную, и верю, и не верю, и бешусь, и мечусь. Я представил себе это так живо, что сжал кулаки, и пальцы хрустнули.

Тут позвонили в дверь.

Я никого не ждал, поэтому посмотрел сначала в глазок. На площадке у лифта стояли двое в форме. Милиция, что ли? Похоже.

— Кто там?

Это была милиция, они просили открыть. Я открыл.

— Здравствуйте, чем могу?

Они предъявили свои книжечки, представились (я, правда, не уловил имен).

— Нам ваш сосед сказал — вы композитор, профессор?

— Да, вроде того.

— Ну, значит, человек интеллигентный, наблюдательный. А скажите, вот жилец у вас тут был один, снимал квартиру, правда, не на вашей площадке, а этажом выше. Не видели вы тут такого, знаете…

— В черном плаще, в шляпе всегда? — почему-то сразу подхватил я, как будто знал наверняка, о ком они спрашивают.

— Да, — они удивились немного, — он самый. Значит, вы с ним были знакомы?

— Помилуйте, почему сразу «знаком»? Просто он такой колоритный, знаете ли, я на него сразу внимание обратил, во дворе, в подъезде. Сталкивались несколько раз. Но он даже не здоровался. А так — заметный.

— Был заметный, — бросил один из них не мне, а как-то в сторону.

— Почему был? А что с ним? Уехал?

Они помялись, переглянулись.

— Убили его, — сказал милиционер. — Множественные ножевые ранения. Ограбили, естественно. Но если бы простое ограбление — незачем так жестоко убивать. Опрашиваем сейчас всех, кто его знал. Соседей вот. Может, кто с ним общался.

— Ну и?

— Пока не похоже. Все как вы: видели, замечали, но никто даже и не говорил с ним.

— Сосед мой сказал, он вроде был антиквар.

— Вроде так. Хотя по жилью не скажешь. Да если и было у него что ценное в квартире, все вынесли. Время сейчас, сами знаете, лихое, мы на грабежах и кражах с утра до ночи. Да и убийств хватает.

Милиционер говорил так буднично, как будто речь шла об овсянке на завтрак.

Они записали мне свой телефон на бумажке, сказали, чтобы звонил, если увижу или услышу что-то важное или хотя бы мало-мальски подозрительное, — и ушли дальше, на нижний этаж. Бумажку я тут же выбросил: что и кому я мог рассказать об этом странном субъекте, которого еще и убили к тому же?

Я опять вспомнил, что завтра приезжают мои, уже завтра, подумал, что надо бы проверить почтовый ящик — я давно туда не заглядывал, а там наверняка лежат какие-нибудь квитанции, жена велела обязательно их забирать. Вышел из квартиры и — надо же — столкнулся с соседом, который тоже решил спуститься за почтой. Мы с ним пошли пешком по лестнице, обмениваясь новостями — городскими, про танки и митинг, и местными, про убийство в подъезде.

— Сколько раз сталкивался с ним, — сокрушался сосед, — и не заговорил ни разу, не спросил, как дела, даже голоса его не слышал, Веригина этого или как его там. На одежду только внимание обращал — чего это он в плаще в такую жару.

— А у него Веригин была фамилия? — спросил я, пытаясь справиться с дрожью в голосе. — Может, Верещагин?

— Да нет, милиционер вроде Веригиным назвал. Или Верещагин? Вот даже точно и не скажу. Ну, что-то в этом роде. Да и какая теперь разница, — сосед горестно махнул рукой.