Белые трюфели зимой - Н. Келби Страница 31

К сожалению, когда начинают браниться между собой лица королевской крови, умирают простые люди.

Интересно, что когда я вставил это блюдо — Mousse d’Ėcrevisses — в меню ресторана «Америка», то императорского переводчика страшно смутило слово «mousse». Он заглянул во французский словарь и пришел к ошибочному мнению, что это означает «юный матрос», [56]и спросил меня, действительно ли я мог подумать, что в Германии живут каннибалы.

Людям не следует задавать тех вопросов, ответ на которые им вовсе не хотелось бы услышать.

Так что я ответил этому переводчику: «Неужели юный матрос менее аппетитен, чем старые баварские сливки, которые числятся в вашем меню уже лет двести?»

Мне хотелось бы думать, что моя шутка вызвала всеобщий смех, но я совсем в этом не уверен.

А в семь часов вечера, когда был подан обед, кто-то из офицеров рассказал эту историю императору и заметил: «Ваше Величество, вот вы специально привезли сюда из Лондона этого Эскофье. А вы знали, что он был пленным во время Франко-прусской войны? Может, он задумал нас отравить?»

Разумеется, я тут же заверил их: «Господа, обедайте совершенно спокойно. Но если когда-нибудь ваша страна вновь захочет воевать с Францией, а я все еще буду в силах, то я, разумеется, выполню свой долг перед родиной. А пока этого не произошло, можете полностью расслабиться, и пусть ничто не мешает вашему пищеварению!»

И мы с Его Величеством по-джентльменски пожали друг другу руки.

Вы, возможно, спросите, как это я ухитряюсь в точности вспомнить, что именно и кому говорил столько лет назад? Но ведь мемуары — это воспоминания. Именно таким я вспоминаю тот момент, да и величие человека всегда определяется тем, какой он видит собственную жизнь. Истина вообще не так уж и важна. Честно говоря, она зачастую вообще не приветствуется. Ведь прежде всего ищешь ощущение некой исторической глубины. Может ли сказитель осознать значение собственной жизни? Может ли он понять, какое место в истории занимает он сам?

Не имеет значения, правдива или нет та или иная история. Какой дурак станет искать правду в мемуарах? Это же совершенно неинтересно. Единственная правда, которую вам следует знать, — это то, что я хотел бы сказать в описываемый момент, ибо только это даст вам представление о том, что я собой представляю. А мне тогда очень хотелось, чтобы Вильгельм пришел ко мне на кухню и сказал: «Я искренне сожалею, что вам довелось так страдать, что с вами так плохо обращались в плену, где вы оказались во времена правления моего деда». А я бы тогда сказал ему в ответ: «В те времена я видел вокруг лишь бесчеловечные последствия братоубийственных войн. Мы можем быть кем угодно — немцами, французами, англичанами, итальянцами, — но зачем же нам воевать друг с другом? Когда я думаю о том, сколько вокруг свершается преступлений, сколько остается вдов и сирот, сколько людей оказываются изувеченными и искалеченными, скольких несчастных женщин насилуют оккупанты, меня, ей-богу, начинает трясти от негодования».

Я бы хотел сказать ему все это, потому что действительно именно так думал и чувствовал. А потому просто представьте себе, что я действительно сказал ему все это.

Подавая мусс из раков, украсьте его вареными рачьими хвостами, тертыми трюфелями и красивой веточкой кервеля. Сверху положите прозрачный ломтик янтарного рыбного желе. Подавайте на серебряном блюде со льдом.

В газетах всего мира писали, что именно из-за этого блюда, Mousse d’Ėcrеvisses, и довольно заурядного клубничного пудинга, которому я дал название Fraises Imperator, или «Клубника Император», император Вильгельм II и пожаловал мне титул Le Roi des Cuisiniers et le Cuisinier des Rois, что означает «Король кулинаров и кулинар королей».

Но это не совсем правильно.

Поймите, в те времена почти каждого шефа именовали «королем». Даже Ритц получил звание «короля отельеров и отельера королей». А подагру, которая и впрямь была настоящим бичом многих моих клиентов, стали называть «болезнью королей и королем болезней». Очевидно, людям очень нравилась такая формула-перевертыш.

Так что, если бы император и сказал так, это все равно ничего особенного бы не значило.

Но на самом деле он сказал следующее: «Я — император Германии, а вы — император шеф-поваров». И вот это уже совершенно другое дело.

Важно также в точности понять, как он это сказал. В его голосе определенно слышалось смирение. Он даже слегка поклонился. Вот что действительно стоило бы отметить. Ведь на дворе был 1913 год. Все только и говорили о войне. Вот император и решил совершить короткий круиз на лайнере «Император», прежде чем он отправится в свое первое кругосветное плавание. Названный в его честь, этот корабль оказался самым новым и самым большим судном того времени, поскольку «Титаник» затонул буквально за месяц до этого [57]и, что самое ужасное, унес с собой на дно всю мою кухонную команду. А это были замечательные люди и великие мастера своего дела.

Услышав о моем сотрудничестве с «Титаником», меня и других представителей компании «Ritz Hotel Development» пригласили на «Император» с просьбой оборудовать там ресторан и кухню и организовать их работу. От нас требовалось в точности воссоздать на этом немецком корабле обеденный зал лондонского отеля «Карлтон». И он действительно был воссоздан настолько точно, что у меня порой возникало ощущение, будто туда вот-вот войдет сам Ритц, как всегда безупречно одетый, сияющий улыбкой, и начнет приветствовать обедающих гостей. Но Ритц, увы, к этому времени совсем утратил разум. И все же я постоянно воображал его на этом прекрасном корабле.

Так вот доживаешь до определенного возраста — и видишь перед собой одних только призраков.

Благодаря нашей с ним великой дружбе император Вильгельм II сам занимался моей поездкой в Германию и сам просил меня помочь в проектировании ресторана для его восхитительного лайнера. А несколько позже он снова попросил меня приехать и руководить завершением этого проекта. Меня он ничуть не опасался, хотя разговоры о том, что именно я, единственный из всех, в любой момент могу его отравить, продолжались постоянно. Кстати, я ведь действительно сказал ему, когда мы с ним виделись в последний раз, что выполню свой долг, если его страна вновь вздумает воевать с Францией, а я к этому времени буду еще в силах. Но когда меня опять попросили послужить Его Величеству, императору Германии, я ни секунды не колебался. Я с радостью и гордостью принял это предложение.

Ведь в то время Вильгельм вовсе не был нашим врагом.

За столь короткий срок подготовить кухню и составить меню для торжественного обеда, где будет сам император и его двор, — задача поистине немыслимая. Я поднялся на борт корабля 7 июля и сразу же начал подготовку. Через два дня прибыли 110 гостей, причем многие из них принадлежали к самым знатным аристократическим семействам Германии. А еще через день в 10 часов утра на борт поднялся и сам император со своими придворными, и мы по всем правилам подали 146 гостям прекрасный завтрак, а вечером того же дня — не менее роскошный обед. На следующее утро, позавтракав по-английски, — на завтрак мы подали чай со сливками, яичницу, почки, бараньи ребрышки, бифштекс, рыбу, поджаренную на решетке, и фрукты, — Его Величество пригласил меня в Пальмовый зал и, тепло, как старому другу, пожав мне руку, поблагодарил меня за то, что я согласился проделать столь дальний путь из Лондона, а затем довольно долго распространялся о том, давнем, клубничном, пудинге.