Пианисты - Кетиль Бьернстад Страница 31

— Ты могла бы все нам рассказать.

— Мне хотелось избавить вас от этого. И сейчас хочется. Избавить вас от себя.

— А гандбол?

— С ним я покончила еще полгода назад. Этого ты тоже не знаешь?

Она грустно смотрит на меня.

— Я вообще ничего не знаю, — признаюсь я.

Нам хочется поговорить об Ане Скууг. Мы оба это понимаем. Но молчим о ней. Еще не время. Наши истории еще слишком короткие и незаконченные. Катрине решает рассказать мне о Желтой Вилле. О человеке, который в ней живет. У него есть имя.

— Во всем виноват Вальтер, — говорит она. — Он такой же, как все мужчины, и их жалко. Но даже если человека жалко, это не снимает с него вины.

— И в чем же его вина?

Она закуривает новую сигарету. Тянет время. Пьет вино. Принимает какую-то таблетку. Я не решаюсь спросить, что это за таблетка.

— В том, что я сбилась с пути. Он заманил меня в свой подвал. Он так его любит.

Катрине смотрит на меня самыми грустными глазами, какие я когда-либо видел у человека. Сама себя обрывает. Качает головой.

— Я не хочу больше говорить об этом.

— Почему?

— Потому что ты еще слишком молод.

— Катрине, побойся Бога, через несколько месяцев мне будет уже восемнадцать!

— Ну, ладно. — Она решается. Набирает в легкие воздух. — Ты должен все помнить, ведь ты видел меня в «Палатке Сары». Когда мама умерла, мне хотелось стать взрослой, самостоятельной, зарабатывать себе на жизнь. Мне казалось, что надо бросить школу, чтобы через что-то перепрыгнуть. В этом возрасте мы все слишком самоуверенные. Наверное, и ты тоже? Но я попалась, я начала понимать это, когда стояла там с кружками пива на подносе и смотрела на своих клиентов — бестолковых туристов, но в основном там были ожесточившиеся норвежцы, приходившие опохмелиться, которые еще не потеряли уважение к себе и потому не прятались в сумраке Почтового кафе. Ты даже не представляешь себе, сколько щипков я получила на работе. Но один из них меня не щипал, это был Вальтер Аскелюнд, профессор университета в Осло. Он нередко сидел там с коллегой, но частенько сидел и один и что-то писал. Оказалось, он пишет книгу о Караваджо. Каждый раз, когда я приносила ему пиво, он умудрялся задержать меня у своего столика каким-нибудь разговором. Он был на тридцать лет старше меня, но я об этом не думала, потому что была восприимчива и любопытна. Он говорил, что я напоминаю ему моделей, которых Караваджо изобразил на своих малоизвестных картинах. Я так и не запомнила, как эти картины называются, но однажды увидела их в одной книге и поняла, что он имел в виду. «Я никогда не валяю дурака с тем, чем я занимаюсь, даже когда валяю дурака», — обычно говорил он.

Катрине умолкает, что-то вспоминает, но не говорит об этом.

— Ты попалась на удочку? — спрашиваю я через некоторое время.

— Не на удочку, а на шампанское. — Она смеется безрадостным смехом. — Однажды он подождал меня вечером и пригласил на ночную пирушку. Это было в середине июля. Ты знаешь, город никогда не спит. Он знал одно местечко на набережной. Странный маленький кабачок. Там он подмешал мне в джин с тоником какой-то порошок. Но это только насторожило меня. Его жена была в Холмбю.

Она работала секретарем в каком-то департаменте. Детей у них не было. Все это так банально. На последнем трамвае мы поехали к нему домой. Хочешь знать, что было дальше?

— Конечно, почему бы нет?

Она пожимает плечами. Наверное, она никогда никому этого не рассказывала.

— Мне было любопытно, — продолжает она. — Хотелось распрощаться с детством, выбраться из этой заводи со стоячей водой. Оказаться подальше от маминой смерти, если ты понимаешь, что я имею в виду. Подальше от этого дома скорби, от тебя и отца. Вы копошились, занятые только собой. Жизнь не могла этим ограничиваться. И профессор Аскелюнд стал для меня чем-то большим. Ведь он был старый, опытный человек, а главное, он стал для меня проводником в другой мир, тот, из которого вышла мама и где правила поведения не были начертаны на стене большими буквами.

Катрине опять умолкает.

— И что было дальше? — осторожно спрашиваю я. Катрине смотрит на меня, не меньше, чем я, удивленная нашим разговором. Я еще слишком полон Аней Скууг. Но Аня ушла домой и теперь уже спит. Сегодня я больше ничего не могу для нее сделать. Я сижу в гостиной с собственной сестрой и рад, что она здесь, что в этот вечер мне есть с кем поговорить. Такую Катрине я знаю, но все-таки она для меня загадка. Блестящие глаза делают ее почти чужой, однако я уже начинаю к этому привыкать. И тут я вспоминаю, что однажды сказала Маргрете Ирене, почему-то это пришло в голову именно ей. Она обожает астрологию. Этот разговор произошел в одну из последних наших встреч. Поглядев на меня взглядом, значения которого я не понял, она сказала, что людей, живущих в одинаковых экзистенциальных условиях, тянет друг к другу.

— Ты хочешь сказать, что проигравшие ищут проигравших, а победители — победителей? — спросил я.

— Пожалуй, — ответила она. — Но главное, те, кто жаждет жизни, всегда найдут друг друга, а тот, кто хочет влюбиться, всегда добьется своего и влюбится.

Так ли это верно? Я думаю об Ане Скууг, о том, что когда-нибудь мы будем победителями или побежденными. Что истории, которые мы творим, разведут или свяжут нас. Я раздумываю над этим, когда Катрине углубляется в свою историю, и мы с ней можем говорить об этом потому, что оба пребываем в отчаянии. Наши антенны настроены друг на друга, ведь именно сейчас мы ищем одного и того же, именно сейчас мы очень боимся проиграть.

Я боюсь додумать эту мысль до конца.

Катрине замечает, что я отвлекся.

— Кажется, с тебя хватит? — спрашивает она.

Я быстро выпрямляюсь на стуле.

— Напротив! Я хочу узнать все!

Она кивает, словно в подтверждение своим мыслям. Потом внимательно смотрит на меня глазами старшей сестры.

— Ты хоть что-нибудь знаешь о девушках?

Я не понимаю, какого ответа она ждет.

Она видит мое замешательство и продолжает:

— Я хотела заполучить этого профессора, потому что он мог что-то мне дать, а также была уверена, что я могу дать ему еще больше. Мне нравилось, что он сходил по мне с ума, что рисковал потерять свою налаженную жизнь, что рассказал мне о своей жене, что мы с ним в первую половину дня занимаемся любовью в той двуспальной кровати, в которой он будет спать с нею ночью. Я ее не знала, но у меня кололо сердце, что я так низко ее предаю. Однако это не омрачало радости, подаренной сознанием, что я — самое важное в жизни Вальтера. Он был одержим мною и готов был все для меня сделать. Ты даже не понимаешь, какое впечатление после всех лет, прожитых в нашей семье, на меня производило именно это. Наконец-то я почувствовала, что меня видят, понимают и ценят. Я была готова дать ему все, кроме ребенка. Но об этом ты еще ничего не знаешь, правда? Не знаешь, как секс за одну секунду может занять в голове человека все место и ты, словно в припадке влюбленности, а может, помешательства, начинаешь жить только ради тех коротких безумных часов, которые вы проводите вместе, тех грешных мгновений, которые делают тебя сильнее целого мира, позволяют тебе чувствовать себя непобедимой. Наслаждение беспредельно. Тебе ничто не грозит, никто не умаляет тебя. Потому что есть некто, кто жаждет тебя, а еще потому, что ты можешь ответить ему тем же, хотя и не считаешь, что это любовь на всю жизнь. Ну, и тому подобное. Главное, ты чувствуешь себя молодой и живой и первый раз переживаешь нечто подобное.