Спокойный хаос - Сандро Веронези Страница 31

На этом заканчивался второй лист. В общем, его концепция мне ясна, а он продолжает твердить об одном и том же. Значит и Енох тоже старается испортить мне настроение. Он стремится напомнить мне, что я потенциальный безработный, ведь для этого есть веские причины: во-первых, мои отношения с Жан-Клодом, во-вторых, мой затянувшийся траур, значительно понизивший мою работоспособность, — ведь по сути я печально известная раненая газель, — а посему я должен бы страдать и изматывать себя так, как это описал он в своих выводах — нечто среднее между тем состоянием, которое он ежедневно отмечает у работников, приходящих к нему излить душу, и тем, что чувствует он сам. Но я не попался на крючок. Слишком уж велико это дело, чтобы стоило из-за него беспокоится. Я ничего не могу изменить, единственное, что я еще могу, — остаться в стороне от всей этой кутерьмы, и, если Терри своим звонком хотел оказать мне честь (или поиметь удовольствие) уволить меня лично, что ж, пусть подумает, как ему организовать поездочку на личном самолете из Парижа в Милан, потому что я отсюда даже шага не сделаю и по телефону с ним не стану разговаривать.

Девушка все еще говорит по телефону. Она больше не смеется, опустив голову, она сосредоточенно слушает и чертит ногой на земле полукруг.

На предприятии создается крайне дестабилизирующая обстановка, в такой ситуации выживают только три категории людей: самые лояльные работники, приспособленцы и коллаборационисты. Все остальные рискуют пойти ко дну. Чтобы не сломаться, необходимо развить у себя высокую сопротивляемость, физическую и психологическую, тем не менее без надлежащей помощи немногим удается это сделать. Но такой помощи в действительности не существует. Следовательно, в период слияния обычное дело, что большая часть отличных работников увольняется по собственному желанию еще до его завершения. Недальновидные руководители рассматривают это как положительный результат, поскольку уход работников в последующем облегчает им сокращение персонала, а на самом деле это настоящие потери. Мужчины и женщины, покидающие рабочие места, уносят с собой приобретенные знания и умения, накопленный опыт, и в отношении виртуальной стоимости, созданной на рынках, реальный результат — это устрашающее обнищание. Вот почему еще не было ни одного значительного слияния, о, мадонна, мать твою так, которое бы не потерпело крах в течение года или двух лет.

Смотрю на Еноха. Несомненно, его мучает вопрос, дошел ли я до этого места, прочел ли я это или нет, и я ответил ему самым недвусмысленным образом: расхохотался. Я прекрасно понимаю, что речь идет об очень серьезных вещах, я также знаю, что Енох не очень в ладах с юмором, и на какое-то мгновение я смог сдержаться, но ведь меня просто распирало от смеха, что ж, ничего не поделаешь, я не стерпел и расхохотался. Он не смеется, но выдает улыбку, которая остается на его лице до тех пор, пока я не перестаю смеяться.

— Что ты с этим собираешься делать? — спрашиваю я.

— Не знаю, — отвечает он, — это не имеет большого значения. Точнее, это важно, конечно, но сейчас важнее другое…

Неожиданно собака отходит от девушки и подходит к нам. Решительно. Ее хозяйка продолжает трепаться по телефону, вот она и пошла к нам, чтобы ее приласкали. И Енох, продолжая говорить, начинает ее ласкать.

— …Видишь ли, все то, что я написал, идет у меня от сердца. Я написал это, думая об отце. Это слова, которые я бы сказал, некоторые из этих слов я бы сказал, если бы меня пригласили для беседы по поводу этого благословенного слияния. Это то, что я думаю, на все сто процентов, понимаешь? Эти слова искренние…

Издалека девушка свистнула удивительным каким-то свистом, как ямщик, она зовет к себе собаку, и та навострила уши, но Енох продолжает ласково гладить ее, а потом его еще не остывшая от ласк рука отвечает девушке кратким, изумительным жестом, одновременно заключающим в себе огромное количество ясных, ободряющих посланий, — шальное благословение ее юности, ее лености, ее рассеянности. Его жест полон покровительственной грации, на месте этой девушки я бы тут же прервал разговор и со всех ног побежал знакомиться с человеком, пославшим мне этот жест, пламенно желая, чтобы он стал моим пастырем. Но она этого не делает, и здесь, может быть, уместно описать внешность Еноха: это высокий, рыхлый мужчина с неестественным желатиновым цветом лица, его физиономию подавляют громадные очки в металлической оправе, на голове ежик седых волос, уже не один десяток лет такие прически никто не носит, темный костюм сидит на нем с провокационной неряшливостью: вероятно, он мог бы сойти за пресвитерианского священника, занимающегося политикой, или эксцентричного учителя средней школы с очень сомнительной методикой преподавания. Однако некрасивым его не назовешь, вот с Пике, например, его даже и сравнивать нечего, но в его внешности есть что-то такое непоправимо бесполое, как будто обмакнули кисть в едкое средство, понижающее половое влечение, и этой кистью тщательно прошлись по всему его телу, а такой криминал молодая и красивая женщина не простит никогда. Вот почему та девушка даже не сдвинулась с места, она просто не заметила красоту его жеста, вот почему Енох женат на тучной женщине с загадочной внешностью восточного божка, на такую никакой другой мужчина даже и не взглянул бы, да и вдобавок она старше его.

— По-видимому, ты знаешь, что я ревностный католик, истинно верующий.

— Да, знаю.

— Как и мои родители, мои дед и бабка, и насколько мне известно, и все мои предки. Наша фамилия как будто приковала час цепями к Библии. Ты знаешь, кто такой Енох, да?

— Честно говоря, нет.

— Он был одним из патриархов Ветхого Завета, отец Мафусаила и прадед Ноя. Благодаря святому Павлу христианская традиция вобрала в себя иудейскую, по преданиям которой, как и пророк Илья, Енох миновал смерть, ибо Господь взял его к себе на небо живым.

Он разговаривает со мной и ласкает собаку, но не смотрит ни на меня, ни на собаку, ни на девушку, его глаза устремлены на дорогу, где стоит муниципальный полицейский, мой друг, тот, который по утрам занимает мне место на стоянке, но, очевидно, он и на него не смотрит…

— Черт возьми…

— У меня брат миссионер в Зимбабве, ты знал об этом?

— Нет…

— Его зовут Пьетро, как и тебя, он живет там тридцать лет. У меня есть дядя-теолог, он преподает в Католическом университете, и целая когорта теток и двоюродных теток-монашек, которые скорее существуют, чем живут…

Он продолжает механически гладить собаку, и даже не замечает этого, как я сегодня ночью гладил Клаудию, ожидая, когда она заснет.

— В общем, короче говоря, за последние, скажем, четыре века, — в этот момент его голос сорвался на исступленный визг, и Енох сделал паузу, чтобы восстановить интонацию, — никто из членов моей семьи даже и думать не смел о том, чтобы совершить богохульство.

— Да ладно тебе, я не думаю, что…

— Прочитай, пожалуйста, — обрывает он меня на полуслове, — вслух последнее предложение в тексте.