Что создано под Луной? - Николай Удальцов Страница 31

Даже для того, чтобы посмотреть на остатки самого главного большевика, киснувшего под кубами красного мрамора на центральной площади, нужно было проходить специальную комиссию.

Искариот каким-то образом достал необходимые бумаги, и в мавзолей им удалось пройти.

Перед тем, как войти в мавзолей, им предстояло выстоять длинную очередь из таких же, как они сами, допущенных.

В этой группе, отделенных не церемонившимися милиционерами от остальной столицы людей, все, как один стояли с понуро-просветленными лицами фанатиков, уверовавших в чудо.

Тысячелетия назад так, перед глиняными лепнинками с камушками-глазами, пращуры ожидали дождя с громом небесным вперемежку.

По тому, как бережно относились стояльцы к своей одежде, было очевидно, что все одеты в лучшее, что у них есть. И, может быть, в единственное хорошее.

Но отчего-то, Риоля не покидало чувство, что все собравшиеся чем-то слегка напуганы.

«Так ожидают аудиенции, от которой нельзя отказаться, у дверей восточного тирана-самодура могущего и наградить, и лишить головы, в зависимости от настроения.

Было во всех этих людях что-то приговоренное и единенное, одновременно.

Что поделаешь – людей, рабство сплачивает так же крепко, как свобода,» – подумал Риоль.

– Иногда крепче, – тихо проговорил Искариот.

– Ленин и теперь живее всех живых! – повторялось то там, то тут, как заклинание, смысл которого не вполне понятен заклинающим. И никто из стоявших в очереди не расслышал того, что прошептал Искариот: «Если все повторяют одно и тоже, значит это какая-то глупость…»

– А, по-моему, он сейчас мертвее всех мертвых, – тихо сказала Риолю девушка, нарисованная акварелью, – Он ведь обычной трухой набит.

– Ага, – подтвердила девушка, нарисованная углем, – В нашем селе чучельник жил, так ему все огородные пугала заказывали.

– Сами вы – чучела огородные, – урезонила подруг девушка, скачанная с интернета, – В нем теперь сплошная химия. Это гадость такая, из которой удобрения делать можно. Вроде навоза, только синтетического.

Наконец, подошла и их очередь.

Под пристальными взглядами, взглядами, предполагающими преступные цели именно здесь – там, где, по сути, не лежало ничего – они прошли внутрь полутемного склепа.

И почувствовали себя в тюрьме и морге, одновременно.

– Здоровая у него голова, – тихо проговорил Риоль Крайсту.

– Половина его головного мозга оказалась величиной с грецкий орех. Так, что эта голова была пустой в прямом смысле.

– Убивать невинных начал он? – продолжал спрашивать Риоль.

– Да.

– Значит, нынешний просто продолжил начатое?

– Между ними есть одна большая разница. Этот, – Крайст указал на набальзамированного мертвеца, – Убивал потому, что не понимал, как высоко нормальные люди ценят человеческую жизнь.

Тот, что у власти сейчас, убивает потому, что хорошо понимает это.

И понимает, что запуганный человек – человек послушный…

– Впрочем, между ними есть еще одно отличие, – Крайст говорил тихо, и Риоль подумал о том, что иногда даже мессии спокойней говорить тихо, а не громко. Но ничего не сказал по этому поводу, хотя, по взгляду Крайста понял, что тот почувствовал его мысли.

– …Дело в том, что у Ленина выбора не было.

Он вынужден был работать с теми, кто пришел с ним.

А среди ленинских соратников, процент порядочных людей был таким же, как во всяком случайном собрании людей.

Во всяком случае, среди тех, кто пришел с Лениным, порядочные люди вполне могли быть.

У Сталина выбор появился.

Он смог уничтожить порядочных, а приблизить ничтожества…

– Скажи, Крайст, Ленин – это великая фигура? – спросил Риоль Крайста, когда они выходили из усыпальницы.

Крайст, помолчав немного, ответил:

– Дьявол – тоже великая фигура…

* * *

Когда Риоль вышел на площадь, он обратил внимание на то, что окружающее пространство как-то милитаризировалось.

Да и сама площадь, как и все окружающие и не окружающие ее улицы, все больше заполнялась не штатскими, а военными людьми.

А те, кто продолжал носить штатское платье, вели себя так, как военные.

Все выражало деловитость и пахло гарью предвоенщины.

При этом люди становились какими-то мелкими, задавленными идеей, которую не понимали, но слепо доверяли ей.

– Похоже, что нормальный человек все-таки больше социализма, – довольно уныло сказал однажды Искариот.

– Значит, человека до уровня социализма нужно постоянно преуменьшать. Побыв здесь, я это теперь ясно понял, – ответил ему Риоль, – И мне стало понятно, для чего нужен террор.

– Для чего? – Искариот задал Риолю этот вопрос очень серьезно. Так задают уточняющие вопросы на экзаменах, для того, чтобы убедиться в том, что обучающийся правильно усваивает материал.

– Для того, чтобы удержать то, что без террора удержаться не может…

– Что ты обо всем этом думаешь? – спросил Риоль девушку, скачанную с интернета.

– Мне страшно, и хочется куда-нибудь спрятаться.

– Но посмотри, сколько людей на улице. И многие из них счастливы, – теперь уже Риоль разговаривал со своей спутницей так, словно проверял себя.

И свои выводы.

– Какое-то это особенное счастье – строить социализм, – сказала девушка.

– Чем же оно особенное?

– Тем, что оно чудовищное…

Большевистский террор – это принуждение людей к счастью добровольно жить в тщете…

Искариот, сдвинув свою шляпу коричневого цвета на затылок, спросил Крайста:

– Слушай, не пора ли нам отсюда сматываться?

– А мы ничего не забыли?

– В этом мире и забыть нечего.

А вот, для того, что бы остаться, надо вовремя уйти.

– Остаться – здесь? – удивился Риоль словам Искариота.

– Остаться в живых…

По дороге на автовокзал, откуда отправлялся рейсовый автобус, Риоль спросил Крайста:

– Скажи, хоть когда-нибудь те, кто уничтожал людей, понесут наказание?

– Будут наказаны некоторые генералы из различных ведомств.

И-то – не за убийство, а за то, что эти генералы многое знали о соучастие в произошедших преступлениях тех, кто придет во власть на смену тирану.

А потом, вообще, появится идея всеобщего примирения и прощения.

– Но, может быть, последней мыслью жертв перед смертью, была надежда на то, что их убийцы тоже когда-нибудь будут наказаны?

– А разве когда-нибудь кого-нибудь интересовала последняя мысль невинных жертв? – грустно проговорил Крайст.

– Но ведь всепрощение – библейская идея.

– Библия писалась тогда, когда никто еще не мог предположить того, на какие изуверства окажутся способными люди.