Грек Зорба - Никос Казандзакис Страница 31

С десяток рабочих врубались в жилу ударами кирок, уголь ссыпался к их ногам, другие сгребали его лопатами и на маленьких тачках вывозили наружу.

Внезапно Зорба остановился, дал знак рабочим прекратить работу и напряг слух. Как всадник сливается воедино с лошадью или капитан со своим судном, так Зорба составлял одно целое с шахтой; он предвидел, где галерея разветвляется, будто вены в организме, словом, он чувствовал то, что тёмным массам угля было невдомёк.

Зорба напряг свои большие волосатые уши и ждал. Именно в эту минуту я и застал его. Утром у меня было предчувствие, будто рука какая-то толкнула меня, я вздрогнул и проснулся. Поспешно одевшись, я выскочил наружу, не отдавая отчёта, почему я тороплюсь и куда иду; ноги сами понесли меня к шахте. Я остановился в тот самый момент, когда обеспокоенный Зорба напряженно вслушивался.

- Ничего… - сказал он через минуту, - мне показалось. За работу, ребята!

Обернувшись, он увидел меня и, поджав губы, сказал:

- Что ты тут делаешь в такую рань, хозяин?

Затем подошёл ко мне и шепнул:

- Не поднимешься ли ты наверх подышать свежим воздухом, хозяин? Ты бы пришёл сюда на прогулку как-нибудь в другой раз.

- Что случилось, Зорба?

- Ничего… Я вот вбил себе в голову. Сегодня рано утром я видел попа. Уходи!

- Если здесь опасно, будет стыдно, уйти.

- Да, - согласился Зорба.

- А ты пойдёшь?

- Нет.

- Так чего же ты хочешь?

- То, что годится для Зорбы, - сказал он, волнуясь, - не годится для других. Но раз ты решил, что тебе неловко уходить в такой момент, оставайся. Тем хуже!

Он взял свой молоток, поднялся на цыпочки и стал прибивать большим гвоздём доску кровли. Я отцепил с одного из столбов ацетиленовую лампу и стал ходить взад-вперёд по грязи, разглядывая тёмно-коричневую сверкающую жилу. Земля поглотила огромные леса, прошли миллионы лет, земля жевала и переваривала своих детей. Деревья превратились в лигнит, лигнит в уголь и вот пришёл Зорба…

Я повесил лампу и стал смотреть, что делает Зорба. Он весь отдавался работе, как бы слившись воедино с землей, киркой и углём. А когда брался за молоток и гвозди, сражаясь с досками, то страдал вместе с кровлей выработки, которая прогибалась. Он боролся с целой горой, чтобы, используя хитрость и силу, завладеть углём. Зорба разбирался во всём этом с непоколебимой уверенностью и безошибочно находил самое слабое место и налаживал дело. И такой, каким я его видел в эту минуту, перепачканный, весь в пыли, со сверкающими белками, он мне казался как бы олицетворением угля, он как бы прикинулся угольком, чтобы подкрасться к противнику и проникнуть в его укрепления.

- Давай же, смелее, Зорба! - воскликнул я в порыве наивного восхищения.

Но он даже не обернулся. Мог ли он в эту минуту разговаривать с какой-то бумажной крысой, которая вместо кирки держала в руках презренный огрызок карандаша? Он был занят и не удостаивал меня беседой. «Не говори со мной, когда я работаю, - сказал он мне однажды вечером, - я ведь могу сломаться. - Как это сломаться, Зорба? - Ну вот, снова ты со своими вопросами! Совсем, как ребёнок. Как тебе объяснить? Когда я чем-то занят, я весь отдаюсь этому, напряжён, натянут, как струна, в такие минуты я как бы сливаюсь с камнем, углём или же с сантури. Если вдруг ты меня коснёшься, заговоришь, и я повернусь, то могу сломаться. Вот и всё».

Я посмотрел на свои часы, было десять.

- Сейчас время перекусить, друзья, - сказал я, - вы даже переработали.

Рабочие тотчас бросили в угол свой инструмент и вытерли пот, готовясь выйти из галереи. Зорба, весь предавшийся работе, не услышал. Возможно, он и слышал, но даже не обернулся. Обеспокоенный, он снова напрягал слух.

- Подождите, - сказал я рабочим, - давайте закурим! Я стал шарить по карманам, рабочие стояли вокруг меня в ожидании.

Внезапно Зорба вздрогнул. Он прижался ухом к стенке штрека. При свете ацетиленовой горелки я различал его судорожно раскрытый рот.

- Что с тобой, Зорба? - воскликнул я.

В это мгновение содрогнулась над нашими головами вся кровля выработки.

- Бегите! - крикнул Зорба хриплым голосом. - Бегите!

Мы ринулись к выходу, но не успели добежать до первых укреплённых участков галереи, как над нами послышался более сильный треск. В это время Зорба поднял большое бревно, чтобы укрепить им осевшую кровлю. Если он успеет сделать это, те несколько секунд, возможно, спасут нас.

- Бегите! - вновь раздался голос Зорбы, на этот раз приглушённо, словно исходил из чрева земли. Мы все с малодушием, которое часто овладевает людьми в критические минуты, бросились наружу, забыв про Зорбу. Но уже через несколько секунд я взял себя в руки и кинулся к нему.

- Зорба, - звал я, - Зорба!

Мне казалось, что я кричал, однако крик так и не вырвался из моего сдавленного страхом горла. Меня охватил стыд. Я отступил назад и протянул руки.

Зорба успел установить толстую подпорку. Поскользнувшись в полумраке, влекомый инстинктом самосохранения, он рванулся к выходу и наткнулся на меня. Невольно мы бросились друг другу в объятия.

- Бежим! - прорычал он сдавленным голосом. - Бежим!

Мы бросились бежать и выскочили наружу.

Столпившиеся у входа побледневшие рабочие молча вслушивались.

В третий раз послышался шум, ещё более сильный, чем раньше, похожий на треск поваленного бурей дерева. И тут же раздался чудовищный гул; прогрохотав, словно раскат грома, он потряс гору, и кровля галереи обрушилась.

- Господи помилуй! - зашептали рабочие, крестясь.

- Вы что, бросили свои кайла в шахте? - гневно крикнул Зорба.

Рабочие смолкли.

- Почему вы их не захватили? - снова крикнул он сердито. Ничего себе, храбрецы, небось, наложили в штаны! Жаль инструмент!

- Подходящая минута, чтобы думать о кирках, Зорба, - сказал я возмущённо. - Радоваться надо, что никто не пострадал! Тебе, Зорба, надо свечку поставить, только благодаря тебе все живы.

- Мне что-то есть захотелось! - ответил Зорба. - Мне всегда хочется есть в такие минуты. Он взял свою сумку с едой, развязал её, положил на камни и достал хлеб, оливки, лук, варёный картофель и фляжку с вином.

- Давайте же закусим, ребята! - сказал он, с набитым ртом. Старый грек глотал жадно и торопливо, будто вдруг потерял много сил. Он молча ел, сгорбившись, потом, взяв фляжку, запрокинул голову и стал лить вино в пересохшую глотку.

Немного осмелев, рабочие раскрыли свои сумки. Скрестив ноги, они сели вокруг Зорбы, и, глядя на него, начали есть. Люди хотели бы припасть к его ногам, целовать ему руки, но, зная его причуды и резкость, никто не осмеливался начать первым.