Дом паука - Пол Боулз Страница 31

Амар появился на работе с почти часовым опозданием. Гончар, как обычно, сидел на своем месте, но изделий его видно не было: все кувшины, горшки и блюда он убрал в хибарку. Внизу в глинобитном поселке стояла непривычная тишина, дымок поднимался только из немногих печей.

— Sbalkheir, — приветствовал его гончар, вид у него был несчастный. — Я уж боялся, тебя схватили.

— Sbalkheir, — рассмеялся Амар. На мгновение он даже засомневался, кого именно имеет в виду Саид — французов или Истиклал, но тут же сомнение показалось ему нелепым: конечно, речь могла идти только о французах. — Нет, просто пришлось исполнить несколько поручений отца, — сказал он, надеясь, что гончар не станет донимать его расспросами.

— Не важно, — ответил Саид, перебирая бороду. — Я все равно не буду работать, пока они, — он кивнул в сторону Баб Фтеха, — не уберутся туда, откуда пришли. О Аллах! Да их там целый город. И это еще только начало. Сегодня к вечеру понаедут еще и займут Баб Гиссу и все остальные ворота. Туда они пришли раньше из-за овечьего рынка. До Аида всего четыре дня.

Амар обомлел. Если все так, то в этом году они не смогут принести в жертву овцу, потому что все деньги ушли на продукты, которые они с отцом только что дотащили домой. Ему казалось, что времени осталось куда больше, он смутно надеялся, что до праздника удастся собрать денег на овцу, пусть даже самую маленькую. Мысль оказаться вообще без овцы была несчастьем, размеры которого даже трудно вообразить, публичным позором, с каким его семья еще никогда не сталкивалась.

— Четыре дня, — печально повторил он. Теплый дождь внезапно полил сильнее, размытая глина с крыши капала прямо им на ноги. Они прислонились к стене.

— Находятся болваны, которые все равно покупают овец где угодно, — продолжал Саид. — Это к добру не приведет. Послушай. Сегодня утром в моем дербе избили какого-то старика, который просто вел свою овцу домой. И овцу тоже запинали — так и бросили их лежать у стены, еще неизвестно, живых ли. — Он оскалился в усмешке. Амар недоверчиво слушал.

— А как иначе? — продолжал Саид. — Кто имеет право устраивать праздник, когда султан — в тюрьме посреди моря?

— Но разве это не грех — не отмечать Аид-эль-Кебир? — медленно произнес Амар. — Что важнее, султан или ислам?

Гончар бросил на Амара быстрый взгляд. Глаза его горели.

— Грех! Грех! — закричал он. — Разве есть грех хуже, чем жить без нашего султана? Как поганым псам? Как язычникам, каффиршиш? Нет теперь больше никаких грехов! Слышишь, что я говорю! Живи, как хочешь! Кончились грехи!

Втайне Амар был с ним согласен, но предпочел бы сказать это сам. В устах Саида это звучало немного глупо. Потому что он слишком стар, чтобы чувствовать такое, подумал Амар.

Саид здорово разозлился, выражение его лица было сейчас явно недружелюбным. Казалось, между ним и Амаром назревает ссора.

— Как бы там ни было, — прорычал Саид. — Нечего тебе тут околачиваться. Мне вообще никто не нужен. Кто теперь станет покупать кувшины?

Амар подумал о деньгах, которые гончар остался должен ему.

— А потом? — спросил он.

— А потом можешь вернуться. Если будет «потом», — добавил Саид, зло усмехнувшись.

— Ну тогда и с деньгами отложим, Си Саид, — Амар поглядел на гончара словно бы сонно: это был мягкий, затуманенный взгляд, призванный скрыть тайный план, но ни одного фесца он не мог провести. Гончар вскочил и принялся рыться в карманах.

— Нет уж! — выкрикнул он, вытаскивая несколько купюр. — Я так дела не делаю! Вот, держи.

Амар неохотно взял деньги. Отложив расчет, он рассчитывал сохранить уважение Саида и, возможно, получить большую сумму, если гончар позабудет, сколько в точности ему должен.

— Очень хорошо, — нерешительно сказал он. — Буду заходить, проведывать тебя.

— Ouakha, — ответил Саид без особого энтузиазма. И, когда Амар уже повернулся, чтобы идти, окликнул его, возможно вспомнив, что паренек сделал его заведение процветающим, и чувствуя, что был не в меру резок с ним. — Плохие настали дни, Си Амар. Нам всем приходится несладко. Сами порой не знаем, что говорим.

Амар повернулся, подошел к гончару и, встав на колени, поцеловал край его джеллабы.

— Всего доброго, хозяин.

Вот я и снова свободен, думал Амар, бредя обратно по мокрым улицам. С одной стороны, он был рад снова ощутить, что мир открыт для него, что все может случиться, и в то же время ему доставляло удовольствие чувство, что он сам возводит здание своего могущества, пока работает у Саида, чувство, что он движется к какой-то определенной цели. Теперь все его планы в одночасье рухнули. Но ни один человек не имеет права сетовать, когда его постигает неизбежное.

Цепочка осликов медленно двигалась по грязной, узкой улочке, таща корзины, набитые песком.

— Balek, balek, — нараспев подгонял их шедший позади мужчина. На голову у него был накинут рваный мешок из-под сахара, джеллаба защищала лицо от дождя. Когда они поравнялись, Амар, сам не зная почему, взглянул себе под ноги. На земле, в грязи валялась монета в двадцать риалов. Проворно нагнувшись, он поднял ее, пробормотав: — Bismil'lah ala maketseb Allah. — Поднял — и тут же припомнил похожий случай, произошедший с ним давным-давно, когда он еще работал на кирпичной фабрике у дороги на Тазу. В тот раз он наткнулся на целые сто риалов, не замеченные никем из прохожих. Он шел тогда на работу и отнес деньги прямиком своему хозяину. Тот пришел в ярость и, швырнув деньги на землю, ударил Амара по лицу, причем от неожиданности удар получился еще более чувствительным. «Это что, твои деньги?» — сурово вопросил хозяин. Амар ответил, что нет. «Тогда зачем ты их поднял? Следующий раз, когда найдешь что-нибудь на улице, оставь на месте и ступай своей дорогой». Потом хозяин послал мальчика за отцом Амара. Когда Си Дрисс пришел, хозяин отдал деньги ему и посоветовал хорошенько проучить сына, однако Си Дрисс не обратил внимание на его совет и ласково отвел Амара домой, по дороге сказав, что хозяин был прав насчет денег, но ошибался, велев, чтобы Амара наказали, и что он подыщет ему где-нибудь новую работу. Через несколько дней он устроил Амара подмастерьем сапожника в Черратине. Сколько раз, размышлял Амар, его отцу приходилось протестовать, когда с сыном обращались несправедливо? Наверняка часто, очень часто. Си Дрисс не мог вынести даже малейшего нарушения своих понятий о мусульманском кодексе справедливости, и именно за это Амар любил его глубокой, неподвластной времени любовью. За вратами справедливости лежал мир варваров, каффиринов, диких тварей.

Вернувшись домой, он застал отца и Мустафу, которые мирно сидели во дворе, ожидая, пока мать и Халима приготовят чай. Отец вовсе не удивился, что Амар снова остался без работы; он молча взял деньги, которые протянул ему Амар, и лишь потом сказал: «Присядь, выпей чаю». (Монета в двадцать риалов, подарок Аллаха, так и осталась в кармане, однако он отдал отцу все, полученное от гончара.)