Нить, сотканная из тьмы - Сара Уотерс Страница 31

В эту неделю похолодало. Зима пришла рано, как в год смерти папы, и с городом происходят те же перемены, какие я наблюдала в злосчастные дни, когда отца свалила болезнь. На улице лоточники, обутые в рванье, притоптывают ногами и проклинают холод; на стоянке извозчиков кучки беспризорников жмутся к потным бокам битюгов, чтобы согреться. Эллис рассказала, что позапрошлой ночью на улице по ту сторону реки нашли истощенных голодом мать и троих ее сыновей, которые замерзли насмерть. Артур говорит, что, в предрассветные часы проезжая по Стрэнду, видит у подъездов нищих, скрючившихся под дерюгами, подернутыми инеем.

Еще наступают туманы — желтые, бурые и черные, будто жидкая сажа; кажется, они лезут из мостовых, точно варево дьявольских котлов, спрятанных в подземных стоках. Туманы пятнают одежду, забивают грудь и вызывают кашель; они липнут к окнам, и, если вглядеться, порой видно, как они просачиваются в дом сквозь плохо пригнанные рамы. Смеркается уже часа в три-четыре; Вайгерс зажигает лампы, но огонь задыхается и горит еле-еле.

Вот и моя лампа чуть теплится. Свет тусклый, как от ночников, что оставляли в спальне, когда мы были детьми. Живо помню, как считала яркие точки на абажуре светильника и, зная, что во всем доме не сплю только я, прислушивалась, как в своей кровати пыхтит нянька, а в своих постельках сопят и порой всхлипывают Стивен и Прис.

Комната все та же. На потолке видны следы, где некогда крепились качели, на полках остались кое-какие детские книжки. Вон одна — любимая книжка Стивена, я узнаю корешок. В ней ярко раскрашенные картинки чертей и привидений, на которые нужно пристально смотреть, а потом быстро перевести взгляд на голую стену или потолок, где возникнет плавающий призрак увиденного, только совсем иного цвета.

Что-то последнее время мысли мои все о призраках!

Дома скучно. Утром я опять ездила в Британский музей, но из-за туманов там еще сумрачнее обычного, и в два часа прошел слух, что читальня закрывается. Начались всегдашние недовольства и требования принести лампы, но я их не поддержала, поскольку выписками из истории тюрем занималась лишь от нечего делать. Так было странно выйти в серую гущу дня, где все казалось нереальным. Грейт-Рассел-стрит еще никогда не выглядела столь плоской и бесцветной. Я даже замешкалась на ступенях музея, боясь, что сама стану такой же блеклой и иллюзорной, как мостовые и крыши.

Конечно, издали туман всегда кажется плотнее. Я не растаяла и сохранила свою определенность, но будто очутилась под марлевой накидкой, которая была отчетливо видна и, двигаясь вместе со мной, походила на ту, какой служанки закрывают от ос тарелки с пирожными.

Интересно, все ли прохожие видели сопровождавшие их марлевые накидки так же отчетливо?

Потом мысль о марле стала меня угнетать; я решила найти стоянку извозчиков, взять экипаж и до самого дома ехать с опущенными шторками. Направляясь к Тоттнем-Корт-роуд, я глазела на дверные таблички и витрины, получая некое грустное утешение от того, что сей парад магазинов и заведений так мало изменился с тех пор, как я проходила здесь под руку с папой...

Но даже в своей задумчивости я обратила внимание на медный квадратик у двери, который, казалось, сиял чуть ярче своих соседей; подойдя ближе, я увидела на табличке темную надпись: «Британская национальная ассоциация медиумов — Зал собраний, читальня и библиотека».

Два года назад этой таблички здесь определенно не было, либо я просто не замечала ее, ибо тогда спиритизм меня совершенно не интересовал. Теперь же я остановилась и подошла к ней. Естественно, я не могла не вспомнить о Селине — мне все еще непривычно писать ее имя. Возможно, на воле она здесь бывала, подумала я, и мы обе проходили по этой самой улице. Я вспомнила, как в первые дни нашего знакомства с Хелен ждала ее тут на углу. И может быть, мимо прошла Селина.