Везунчик Джим - Кингсли Эмис Страница 31

Они вошли в бар, тесноватое помещение, для этих целей не приспособленное. Сравнительно свежую традицию проводить «мокрые» Летние балы ввело (хотя верили в это немногие) колледжское руководство. Аргументация была следующая: растущую кривую студенческого пьянства можно застопорить, если на колледжских мероприятиях продавать слабоалкогольные напитки. Тогда привлекательность дорогостоящих и вредных для здоровья «лошадиных шей», некачественного джина и синтетического лаймового сока из городских пабов заметно снизится. Самое странное, что тактика сработала: у бочонков с пивом и сидром, на фоне смуглых владык, атакуемых мелкими, как муравьи, черкесами, а также китайских купеческих караванов, возносимых в небеса смерчами, хлопотали колледжские буфетчик, садовник и сторож. Бледные колонны здесь заменялись горшечными пальмами буйства почти пугающего. Среди пальм таился Маконохи, главный над тройкой барменов; эффект непостижимым образом усиливался крахмальным белым халатом поверх брюк цвета хаки.

Гор-Эркарт и Кэрол сидели в дальней пальмовой роще и пытались вести оживленный разговор. Гор-Эркарт встал им навстречу. В кругах, где обыкновенно вращался Диксон, такими формальностями пренебрегали; Диксон на секунду решил, что Гор-Эркарт намерен посредством физической силы задержать компанию на подступах к своему столику. Гор-Эркарт был моложе, чем, в представлении Диксона, должен быть известный человек вообще и дядя Кристины в частности — ему, казалось, лет сорок пять. Фрак без лоска; крупное гладкое лицо, венчающее коротенькое тщедушное тело, асимметрично до таких именно пределов, чтобы не быть откровенно уродливым. Вид поэтому как у пьяного мудреца, собирающего мысли в кучку; впечатление усиливают слегка выпяченные губы и единственная черная бровь от виска до виска. Прежде чем компания уселась, прискакал Маконохи, без сомнения, уже получивший щедрые чаевые, осведомиться, кто что будет пить. Диксон наслаждался его подобострастием.

— До сих пор мне удавалось избегать вашего ректора, — на густом шотландском диалекте похвастался Гор-Эркарт.

— Невелико достижение, мистер Гор-Эркарт, — со смешком отвечала Маргарет. — У нашего ректора полно шпионов — за вами следят.

— Надо же. Как вы думаете: в случае чего, мне удастся бежать?

— Очень сомневаюсь, сэр, — произнес Бертран. — Вы же знаете, каковы они в наших широтах. Им только дай знаменитость — перегрызутся, как собаки над костью. Да что там знаменитость! Даже мне, скромному художнику, приходится порой взваливать на себя это бремя, особенно в так называемых академических кругах. Только потому, что мой отец — профессор, они воображают, будто мне приятно говорить с супругой ректора о трудностях в обучении ее бездаря внука. Разумеется, для вас, сэр, это в тысячу раз тяжелее. Я прав?

Гор-Эркарт, слушавший с большим вниманием, обронил только «в определенном смысле» и глотнул из кружки.

— По крайней мере, мистер Гор-Эркарт, — продолжала Маргарет, — пока вы в безопасности. Мероприятиями, подобными этому, ректор управляет из комнаты, прилегающей к танцевальному залу. С чернью в непосредственный контакт предпочитает не вступать.

— Значит, пока я с чернью, могу расслабиться, да, мисс Пил? В таком случае я от черни шагу не сделаю.

Диксон предполагал, что Маргарет отреагирует звоном серебряных бубенчиков, но слушать бубенчики было от этого не легче. Явился Маконохи с напитками, заказанными Гор-Эркартом. К удивлению и удовольствию Диксона, пиво разлили по пинтовым кружкам; дождавшись, когда Гор-Эркарт озадачит Маконохи фразой: «Раздобудьте-ка мне сигарет, любезный», — он подался вперед и вполголоса спросил:

— Как вам удалось заполучить по пинте на брата? Я за целый вечер не видел ничего крупнее полупинты. Думал, здесь такие правила. Не дают пинту, хоть тресни. Откройте секрет.

Диксон с раздражением заметил, что Маргарет взглядывает то на него, то на Гор-Эркарта и снисходительно улыбается, как бы уверяет последнего: мол, не волнуйтесь, мистер Гор-Эркарт, абстрагируйтесь от очевидного — в действительности данная речь вовсе не свидетельствует о серьезном психическом расстройстве. Бертран тоже кривился в ухмылке.

Гор-Эркарт, кажется, не заметивший ужимок Маргарет, ткнул в сторону Маконохи коротким пронико-тиненным пальцем.

— Просто этот тип — шотландский националист.

Все на тот момент сидевшие лицом к Диксону — сам Гор-Эркарт, Бертран и Маргарет — рассмеялись. Диксон тоже рассмеялся, взглянул направо и увидел Кристину. Она держала локти на столе и сдержанно улыбалась, а напротив нее, по левую руку от Гор-Эркарта, Кэрол поедала Бертрана глазами. Смех еще не смолк, когда Бертран почувствовал этот взгляд и отвернулся. Диксон задергался, засуетился и, поскольку Гор-Эркарт снова смотрел на него из-под единственной черной бровищи, сдвинул очки вправо и стал спасать положение:

— Что за приятный сюрприз, когда на таком мероприятии перепадает целая пинта пива.

— Вам повезло, Диксон, — бросил Гор-Эркарт, пуская по кругу сигареты.

Диксон почувствовал, что краснеет, и зарекся на сегодня от светских бесед. Однако Гор-Эркарт запомнил его фамилию — пустячок, а приятно. Невыносимым тушем из зала возвестили об очередном сете. Бар быстро пустел. Бертран, успевший усесться рядом с Гор-Эркартом, стал что-то говорить ему вполголоса; в то же время Кристина обратилась к Кэрол, а Маргарет сказала Диксону:

— Какой ты молодец, Джеймс, что привел меня сюда.

— Я рад, что тебе весело.

— А тебе, похоже, не очень. Судя по тону.

— Нет, мне тоже весело.

— По крайней мере в баре тебе явно нравится больше, чем в танцевальном зале.

— Мне и там и там нравится. Честно. Допивай, и пойдем потанцуем. Я освоил быстрый фокстрот.

Маргарет проникновенно посмотрела на Диксона и ладонью накрыла его ладонь.

— Джеймс, милый, по-твоему, это благоразумно — всюду вместе показываться?

— А что такого? — напрягся Диксон.

— А то, что ты такой лапочка и я все сильнее к тебе привязываюсь. — Сказано было тоном, сочетающим дрожь и прямоту, — так большая актриса демонстрирует экономность при передаче сильных чувств. Так Маргарет преподносила свои откровения.

Паникующий Диксон умудрился зафиксировать одну мысль, а именно: если сказанное — правда, значит, будет причина видеться с Маргарет реже. И выпалил подходящее к ситуации клише, ценное полным соответствием его ощущениям:

— Не говори так!

— Бедный Джеймс, — усмехнулась Маргарет. — Будь добр, придержи мне место. Я на минутку.

И вышла.

Бедный Джеймс? Бедный Джеймс? Впрочем, характеристика в точку; другое дело, что от Маргарет он меньше всего ожидал такое услышать. Чувство вины заставило Диксона углубиться в пивную кружку, причем вина была не только за эту последнюю мысль, но и за ненамеренную иронию в «лапочке». Очень сомнительно, думал Диксон, чтобы он в принципе мог быть лапочкой; еще сомнительнее — чтобы он мог быть «таким лапочкой» с конкретной персоной. Более-менее сносное обхождение с Маргарет — результат временной победы страха над раздражением или жалости над скукой. Тот факт, что запуганный сердобольный Диксон кажется Маргарет «таким лапочкой», можно считать показателем ее чувствительности, но также и настораживающим подтверждением психического расстройства и одиночества. Бедняжка Маргарет, с содроганием подумал Диксон. Надо лучше стараться. С другой стороны, каковы будут для нее последствия культивирования характеристик «лапочки» — или возведения «лапочки» на уровень «архилапочки»? А для него? Чтобы перестать иезуитствовать, Диксон стал прислушиваться к разговору слева от себя.