Теннисные мячики небес - Стивен Фрай Страница 31

Нед пытался помешать самому дорогому из образов открыто явиться ему, но в конце концов сил противиться у него не осталось. Нед призвал к себе Порцию, однако она не пришла. Ее почерк, смех, лучезарное тепло ее кожи, улыбающиеся в чувственной греховности глаза – все это сгинуло.

И вот остался один лишь Христос. Христос явился ему и развеял пустоту отчаяния. Разбитые губы Неда с трудом повторяли слова молитвы. Он просил о сострадании, надежде и любви. И внезапно Иисус восстал и поплыл перед ним, изливая свет. Глядя в мягкие, любящие глаза своего Спасителя, Нед потянулся к нему, чтобы Христос взял его на руки и вынес из этого страшного места. Но тут к ним ринулся, рыча от ярости, разевая гигантскую пасть, Сатана. Он разодрал Сына Божьего на окровавленные куски и с торжествующим ревом пожрал его черными челюстями.

Снова очнувшись в темноте, Нед услышал, как гудит двигатель фургона, как с глухим рокотом пролетают мимо другие машины. Возможно, море ему только причудилось.

Теперь его связывали с реальностью лишь боль и ровный шорох покрышек по гудрону. Он словно родился заново, родился в обжигающей пустоте одиночества и боли. Казалось, каждое мгновение содержит вечную муку и все дальше уносит его от того, кем он был, уносит к новому существованию, в котором дружба, семья, будущее, любовь никакой роли не играют.

Впоследствии ему казалось, что он побывал в какой-то белой комнате. Он вроде бы помнил слепящие лампы дневного света, помнил, как усилилась исходящая от него, Неда, вонь, когда скальпель перерезал веревку на его пояснице и брюки свалились на пол. Он думал, что помнит и жалящий укол в руку, прилив совершенно новой боли, резкий удар в плечо, потоки теплой воды и куда-то несущие его сильные руки.

А когда Нед опять пришел в себя, оказалось, что он лежит посреди комнатки, в которой все окрашено в кремовый цвет. Дверь, стены, потолок, стальная спинка кровати, решетка на единственном окне, облака в небе за нею – все было кремовым. Насчет пола ничего сказать было нельзя, потому что комната была крохотная и к тому же что-то прочно прижимало его к кровати. Подняв голову и вытянув шею, Нед увидел два стягивавших грудь и ноги толстых ремня из черной ткани и с застежками, как на ремнях безопасности. От резкого движения шею обожгло, словно огнем, ребра, щелкнув в груди, сместились, и Нед откинул голову на подушку, ища утешения и покоя в ноющей боли, затопившей его тело. Он был теперь спокоен и бездумно весел. Черный прилив кошмаров стих, и полный идиотизм положения, в которое он попал, начал понемногу его забавлять.

Он задремал ненадолго, а пробудившись, обнаружил, что комнату заливает все тот же кремовый свет дня. На здоровом плече зудела кожа, и из глубины сознания вдруг выплыло воспоминание, как чьи-то руки! расстегнули ремни, заставили его сесть, как кожу проколола игла. Он как будто бы помнил, что, перед тем как снова впасть в забытье, пробормотал заплетающимся языком «с добрым утром» и «спасибо». Глядя на кремовый потолок, Нед пытался собраться с мыслями. Но прежде, чем это ему удалось, он услышал чьи-то шаги, поскрипывание подошв по полированным полам. Шаги приближались, и Нед на дюйм приподнял голову. Где-то неподалеку открылась и снова закрылась дверь. Нед уронил голову на подушку.

В замке заскрежетал ключ, и Нед проснулся окончательно, сердясь на себя за то, что опять задремал.

– Ну, здравствуйте, молодой человек! Вам уже намного лучше, не сомневаюсь.

В комнату, улыбаясь и помигивая, вошел упитанный человечек в белой куртке дантиста. Говорил он с акцентом, определить происхождение которого Нед не смог. Мужчина помоложе, очень высокий, подтянутый, со светлыми, почти белыми волосами и бледно-голубыми глазами, остался стоять у двери, держа в руках стальную кювету.

– Вы были весьма нездоровы, друг мой, но мы позаботимся, чтобы вы почувствовали себя лучше и окрепли.

Нед попытался заговорить, однако упитанный человечек поднял ладонь:

– Нет-нет. У нас будет время побеседовать, несколько позже. Меня зовут доктор Малло, мы еще успеем наболтаться с вами всласть, обещаю. А сейчас я хочу познакомить вас с Рольфом, который будет за вами присматривать. Вы причинили себе немало вреда, вашему телу потребуется время, чтобы исцелиться. Рольф поможет вам справляться с болью… – Он махнул верзиле, и тот приблизился, держа кювету в вытянутых руках, ни дать ни взять церковный служка, протягивающий дискос. А вы, в благодарность за это, будете вести себя очень спокойно, не волноваться, да?

Нед кивал, глядя, как доктор Малло извлекает из кюветы шприц и стеклянный пузырек.

– Превосходно, это превосходно. Вы молодец.

Рольф наклонился и расстегнул ремень, стягивавший грудь Неда. Нед заставил себя сесть, доктор Малло воткнул иглу в пробку флакончика.

– О, но это же замечательно! Вы уже сами садитесь! – Лицо доктора Малло расплылось в одобрительной улыбке, он подтянул повыше широкий рукав Недова халата и ваткой протер кожу. – Боюсь, немного холодит. Ну-с, Рольф обладает большей, чем я, сноровкой в обращении с иглами, так что, надеюсь, больно вам не будет… Вот так! Ничего страшного.

Нед откинулся на подушку, и тотчас теплая волна покоя унесла боль. Он улыбался доктору и Рольфу, который, склонясь над ним, застегивал ремни.

– Соросо… так соросо. Судесно…

Доктор Малло, снова расплывшись в улыбке, обошел кровать и встал по другую ее сторону.

– Ну, что плечо – болит уже не так сильно?

– Нет, – пролепетал Нед, мозг которого уплывал куда-то в полном довольстве. – Я ничего не чувствую.

– Мы его перебинтовали покрепче. Человек вы молодой, думаю, оно скоро пойдет на поправку. Так. Теперь спите и ни о чем не тревожьтесь.

Нед не помнил, как эти двое оставили комнату, а когда он проснулся, уже почти стемнело.

В следующие несколько дней Нед изо всех сил старался хотя бы двумя-тремя словами перемолвиться с Рольфом, который через равные промежутки времени навещал его, принося кювету и шприц, а время от времени – свежие бинты, пластиковую бутылку, в которую Нед мочился, и термосы с супом, пить который Неду дозволялось только через блестящую стальную трубку.

Рольф оказался человеком до крайности необщительным. Нед решил, что он просто не понимает английского. Доктор Малло, которого Нед так больше и не видел, говорил с акцентом, который мог быть и немецким, и скандинавским, а отсюда вполне могло следовать, что и Рольф – иностранец.

Хотя нет, это Нед – иностранец. Что бы это ни было за место, до Англии от него далеко. И доказательство тому – черный кошмар мрака и боли, который длился не один день. Далекие крики чаек навели Неда на мысль, что он находится неподалеку от моря, скорее всего даже на острове. А некий инстинкт подсказывал, что он на севере. Быть может, сам здешний свет внушал ему уверенность в этом, быть может, выговор доктора Малло – скандинавский, как решил наконец Нед. А тут еще пронзительные голубые глаза Рольфа и его серебристая белокурость.

Нед научился использовать периоды физической боли и ясности ума, выпадавшие ему примерно за час до нового укола, для того, чтобы обдумывать свое положение. Вскоре он пришел к выводу, что не природа света внушила ему мысль о севере, а ровность света, его постоянство. В какое бы время Нед ни проснулся, за окном всегда виднелось яркое небо или, самое большее, мягкие сумерки. В это время года, как Неду было известно, чем дальше на север заезжаешь, тем короче становится ночь. В ночь, когда они шли на «Сиротке» в Обан, в ночь, когда умер Падди Леклер, стемнело лишь на очень недолгое время.