Седьмая жена - Игорь Ефимов Страница 31

Штурман Рональд Железная Ладонь готовил их к плаванию безжалостно. Каждый день они должны были сниматься с якоря ни свет ни заря и бороздить озеро Эри до позднего вечера. Солнечный блеск на волнах не исчезал и ночью, плыл по закрытым векам, как по экрану, и ручки штурвала качались на фоне надраенных медных приборов. Дрожали стрелки. Дрожали пальцы. Дрожал под ногами деревянный пол рубки. И сладкой дрожью, предвкушением и страхом наливалось сердце.

В прибрежном кафе, арендованном для прощального ланча, официантки кривыми ножами вскрывали устриц. Четыре пароходных винта, вертящихся под потолком, тщетно пытались вознести обеденный зал над землей. Провожающие со стаканами в руках толпились на танцевальном пятачке. Ждали стариков Козулиных. Они позвонили, что задерживаются на полчаса.

Миссис Дарси, теща-3, печально улыбнулась Антону, выпустила рукав его новенького капитанского кителя.

– И все же это не то, совсем не то, что тебе нужно.

– Я ведь не для своего удовольствия ввязался…

– Радиопроповеди – это такой большой бизнес сейчас. Ты бы мог приобрести имя, тебя бы начали приглашать другие станции…

– Мы же договорились: я буду присылать передачи каждую неделю.

– Конечно, мне противно даже подумать, что тебя могут увести от меня другие студии. Но я понимаю, что наш городок тесноват для твоего дара…

– …Это будет очень эффектно звучать: от нашего заморского корреспондента, специально для жителей Лэдисвиля…

– В будущем можно было бы думать и о телевизионной программе…

– …Голде удалось переслать нам еще одно сообщение. Это был уже настоящий вопль, крик о помощи.

– Да-да, я слыхала. Вы будете плыть мимо Монреаля? Хочешь, я попробую уговорить Сьюзен, чтобы она позволила тебе повидать детей? Все же перед такой опасной экспедицией отец имеет право…

– Попробуйте. Но вряд ли получится. Вы же знаете свою дочь.

Теща-3 смотрела на него с выражением грустного упрека. Мужчины так безответственны. Ни с того ни с сего они решают вдруг уехать, решают умереть. Они непредсказуемы. Наброшенные петли слов и фраз соскальзывают с них, как часы с руки, как кольца – с исхудавших пальцев. Кажется, вот он уже совсем твой, совсем рядом, совсем послушен – для своей же пользы! – каждому подтягиванию бечевки. Но стоит на минуту отвлечься – и вот уже в твоих руках нет ничего, одна пустая упряжь. Это так печально.

Новое известие от Голды – вопль, призыв, плач – на этот раз долетело до них завернутым в чужие слова, в чужой голос. Незнакомая женщина позвонила из Филадельфии, назвалась миссис Глендейл, сказала, что только что вернулась из туристской поездки в Москву. Да, там все было восхитительно за исключением обязательного похода в эту их гробницу на главной площади, потому что она страшно боится покойников, а тут пришлось пройти совсем-совсем близко мимо трупа под стеклянной крышкой. Других важных покойников они замуровывают рядом в стену, но это не очень надежно, потому что позднее могут найти какие-то ошибки в прожитой жизни и вынуть из стены. И их группа уже закончила свой тур, все накупили сувениров, шли от гостиницы к автобусу, чтобы ехать в аэропорт, когда эта девушка подбежала к ней на улице, и миссис Глендейл сперва подумала, что просто любительница значков и сувениров, но по выговору сразу поняла, что это американка, и она очень торопилась, сунула записку с номером телефона, говорила сбивчиво, просила позвонить только и сказать ее родителям, что их отправляют на работу, на сбор урожая («я забыла, как у них называется эта помесь фермы и плантации?»), на несколько месяцев. Кажется, она назвала город Псков. Но тут подбежали два молодых человека и буквально оттащили ее.

– Они, правда, улыбались и делали вид, что заигрывают с девушкой, но я видела, как она испугалась, и мне это очень не понравилось, так что я в автобусе на всякий случай переписала телефон в свою записную книжку, а бумажку изорвала мелко-мелко, я знаю, что в таких случаях надо съесть, но у меня не было томатного сока, чтобы запить, другого я не пью, а в аэропорту меня пригласили в кабинет главного таможенника и долго выспрашивали, что эта девушка мне сказала или передала, но я наврала, что она просто разыскивала какого-то Джерри Ньюкасла из Сиэтла и что я сказала, что такого у нас в группе нет, но вслед за нами едет другая группа, и они держали меня почти час, и это был второй очень неприятный момент в Москве, даже хуже, чем визит в гробницу, но раз вы говорите, что известие важное, я рада, что могла помочь американке и что все это было не зря, потому что наша группа была очень недовольна мною, что из-за меня им пришлось долго ждать отлета.

Этот рассказ добил жену-1. Она уже была обескуражена своей неудачей в Вашингтоне. Отец ее оказался прав (вечно, невыносимо прав!), в посольстве ей сказали, что ее заявление о визе будет рассматриваться обычным порядком, то есть три месяца, и при этом не предложили даже сесть, не то что красной икры, а потом еще этот звонок миссис Глендейл…

Она стояла между двумя своими бывшими мужьями, маленькая, нахохлившаяся, обмякшая, будто вляпалась опереньем, крыльями в нефтяной разлив, поминутно поправляя шляпку с черным хохолком. Снова стало заметно, как она располнела и укоротилась от наземной жизни. «Да, я стала уродиной, – казалось, говорило ее лицо, – но это уродство – от горя, а горе – оттого, что вы добились своего, заставили меня опуститься в ваше болото, где детей похищают, увозят, отправляют на тяжелые работы. Вот теперь и возитесь со мной такой, получайте то, что хотели, чего заслужили».

Точно такое же лицо, тон, вид, точно такое же уползание в раковину нарочитого уродства – последнее оружие в борьбе за свободу перелетов – было обрушено на Антона пятнадцать лет назад, когда он отказался рожать ребенка для – вместо – в пользу – Моррисонов.

Мистер Моррисон работал в библиотеке. Кроме того, он спекулировал домами и участками. Он был долговязый, седой и сутулый и любил говорить, что давно распрямился бы, если бы не тяжесть налогов. Чем успешнее шла торговля домами, тем тяжелее давили налоги. Однажды они ездили вместе на пляж, и Антон увидел на груди библиотекаря татуировку. Поверх кучерявой седой поросли, как арка над входом в пыльный парк, шла надпись: «У дверей грех лежит: он влечет тебя к себе, но ты господствуй над ним (Быт. 4:7)». Не эта ли надпись отпугивала нерожденных потомков Моррисонов, мешала им появиться на свет? Мысль о том, что жене придется зарыться лицом в эту пожухлую рощу или, по крайней мере, прочесть грозную цитату, – пять? десять? сколько им понадобится раз? – наполняла Антона содроганием.

– Ты безграмотный дикарь! Невежда! – кричала жена-1. – Безмозглый и пошлый ревнивец! Неужели ты думаешь, что я могла бы просить тебя о разрешении лечь в постель с чужим мужчиной? Неужели ты никогда не слышал про искусственное осеменение?

Он слышал. Он читал. Он пытался себе представить, как это происходит. Их поместят в соседние палаты. Или даже кабинки. Путь сперматозоидов через бездну комнатного космоса должен быть сокращен до предела. Мистеру Моррисону дадут почитать журнал с картинками. Наверное, довольно зачитанный, с загнутыми углами. Или они достаточно богаты, чтобы позволить себе иметь полную подписку? Наверное, там есть целая книжная полка с эротикой на любой вкус. Антон однажды видел на стенде газетного киоска рядом три конкурирующих журнала: для любителей крошечных – с грецкий орех – грудей, для любителей гигантских, тыквоподобных, и для поклонников отвислых, болтающихся, как кабачки на забора Наверно, у каждого журнала были свои подписчики. Пациенты бывают такие разные. Клиника должна быть готова удовлетворить любые запросы. Может быть, даже есть медсестра, обученная делать стриптиз?