Кафедра А&Г - Татьяна Соломатина Страница 31

Как-то раз, прогуливаясь по ботаническому саду с уже достаточно заметным животом (буквально накануне предполагаемого срока родов), она столкнулась с… Лёнчиком. Бывшего мужа сопровождали рыхлая женщина с добродушным лицом и очень смешливая пастозная девочка. Последнему обстоятельству Оля немало удивилась. Пухлые отёчные подростки редко бывают жизнерадостными. Но эта девчонка сияла, улыбаясь каждому цветочку и листику. Да и Лёнчик вид имел вовсе не унылый. Он всё-таки что-то там изобрёл. И его всё-таки заметили. Вовсе не в родном НИИ, потому что родной научно-исследовательский институт закрыли. А Лёнчик вдруг получил письмо, где ему сообщали, что его статья в одном из узкоспециальных журналов переведена на английский язык и Массачусетский технологический институт будет рад видеть его в своих стенах. Сколько лет дома он говорил, что его идея вполне рабочая, а не научно-фантастическая. Но наши ему отвечали, что нет средств на «чистую» науку, есть бюджет исключительно и только на производственные нужды. Зато у этих, у империалистов и эксплуататоров, средства нашлись, и Лёнчикова «чистая» наука вполне теперь внедрена в производство. Но только, увы, не в отечественное, а в забугорное, американское. Хотя, впрочем, он уже гражданин США, так что именно в отечественное, именно в отечественное!

– Ой, прости, я всё о себе да о себе! – опомнился Лёнчик. – Это моя жена, Татьяна. И наша дочь, Валентина, в честь моей бабушки, если ты помнишь, как её звали.

– Ну, как я могу забыть твою бабушку?! – не удержалась от ехидства Ольга. Вполне, впрочем, благодушного. – Здравствуйте, Татьяна и Валентина. Я, видимо, не дождусь, когда наш общий родственник меня представит. Меня зовут Ольга, и я – бывшая жена вашего мужа и папы. How are you?

– I’m fine! – захихикала Валентина. И радостно добавила следом: – Мы с мамой знаем, кто вы, видели вас на фотографиях! В жизни вы гораздо красивее! Ещё мы знаем, что вы совсем не умеете готовить. Так говорит папина мама. Но она всегда добавляет, что вы очень умная, не то что моя мама. Если бы я была такая красивая, как вы, я бы тоже не училась готовить. Но мама говорит, что для такой, как я, путь к сердцу мужчины лежит через желудок.

– Валя, что ты такое говоришь! – одёрнула простодушную ретивую девчушку мать. – Спасибо, Ольга, у нас всё хорошо! – с достоинством поблагодарила за внимание уборщица. Да-да, она и тут работала уборщицей. Точнее – офис-клинером. В том самом Массачусетском технологическом институте. Вернее, в том его помещении, где трудился её учёный муж. Английский язык она знала куда хуже мужа и дочки, но зачем ей английский? Были бы Лёнчик и Валюша присмотрены, уж она и молча сумеет сделать так, чтобы им было хорошо.

Выяснилось, что и живут они друг от друга недалеко, так что потом смешливая и всё умеющая по дому и кухне Валентина ещё и частенько подрабатывала бебиситтером в семье Ольги. Вале и просто так доставляло удовольствие возиться с забавным рыжим бутузом, когда его родители ещё задерживались на работе, а у «главной няньки» уже заканчивался рабочий день.

Мать Ольги Андреевой крепилась ровно до той самой поры, пока на родине не настал окончательный бардак и павловские реформы не превратили в мгновение ока солидные сбережения покойного мужа в сумму, равную стоимости блока сигарет. Игорь Израилевич, всё ещё неизменно стареющий и всё ещё бесконечно бодрый, помог Ольгиной родительнице решить бытовые дела и отправил её к дочери за океан. После чего помолился всем, на всякий случай, богам, хотя был воинствующим атеистом, и попросил их более не обрушивать на его седую голову ничьих проблем, как будто не сам он любил заниматься разрешением ситуаций тех, кого любил. Некоторое время спустя, когда в родных пенатах плюс-минус наладилось, так оно и стало – никаких проблем, – и он даже как-то слегка скис. Но у него была работа, с которой его почему-то не увольняли. И даже не намекали на давным-давно пенсионный возраст. Он глядел на своих пожилых дочерей и взрослых внуков и решительно не понимал, почему его не одолевают боли, сердцебиения, а главное – блаженный спасительный склероз. Жена его тихо умерла вполне счастливой, и он принял этот факт совершенно спокойно, как и подобает человеку, в достаточной мере наглядно ознакомившемуся с тем обстоятельством, что бессмертия тела не существует. Даже пытался учинить небольшой скандал на кладбище, потому что выяснилось, что просто так прах после кремации не выдают – надо предъявить квитанцию о том, что ты заплатил за «место в стенке».

– На кой чёрт мне место на вашей полке горшков с пеплом? – орал Игорь Израилевич на служительницу кладбищенского культа, озвучивавшую условия и калькуляцию с привычно скорбной миной на постном лице. – Моя жена хотела, чтобы я вытряхнул её в Москва-реку!

– Папа, ну перестань, – сказал почти седой уже муж старшей дочери, доставая кошелёк. – У них правила. Это не такие большие деньги, чтобы именно сегодня из-за них скандалить.

– Для нас – небольшие. Для какой-нибудь старушки, похоронившей мужа, последние, – тихо и яростно выговорил бравый еврей.

– Малоимущим предоставляются льготы, – сказала служительница замороженным голосом. «Родные и близкие» быстро схватили папу/дедушку/прадедушку под локотки и утащили с кладбища домой. За поминальным столом он толкал пламенные речи, плакал навзрыд и в конце концов совершенно неожиданно развеселился.

Поздним вечером прохожие могли наблюдать на одной из набережных странного одинокого старика, торжественно и слишком уж прочувствованно напевавшего: «Я по свету нема-ало хаживал, жил в землянках, в окопах, в тайге-е-е. Похоронен был два-ажды за-аживо, знал разлуку, любил в тоске-е-е. Но тобой я привык горди-и-иться и везде повторя-а-ю слова-а-а…» – и сыпавшего при этом что-то похожее не то на молотый перец, не то на сажу из керамической вазочки в мутную воду режимной реки.

– Ну вот, любимая. Здесь всё началось, здесь всё и… – тихо сказал Игорь Израилевич, пару раз сморгнул, размахнулся, метнул ритуальный сосуд подальше, целя в радужное пятно мазута, и отправился домой, чтобы всю ночь рассматривать старые фотографии под новую бутылку водки.

Алексей Николаевич в то время, как Ольга заново устраивала свою жизнь, миловался с молодой женой, изменял ей с дамами разных возрастов, периодически вытаскивал повзрослевшего сына из разных передряг, но главное – работал, работал и ещё раз работал. Его кафедра разрабатывала и изучала, он – создавал и объединял. И в 1994 году стал ректором медицинского института. Позже – академии. К началу нулевых двадцать первого столетия господин Безымянный представлял собой красивого мужчину в расцвете средних лет, ухоженного, модно и дорого одетого, безукоризненно безупречного во всём. Действительный член Академии наук и член чего только можно и нельзя себе представить; награждённый всем, что только существует в отрасли и в смежных с нею пределах. У него были и квартира, и дом, и дача, и скромный, но приличный автопарк, хотя далеко не все академики так материально процветают. Прямо скажем – единицы. Потому что Алексей Николаевич Безымянный был самый настоящий делец во всех смыслах этого слова. Его знали все. Он добился всего, чего хотел. Он даже создал клинику репродуктивной медицины. Ему, наконец, было хорошо!