Bella Германия - Даниэль Шпек Страница 31

Носки. Кальсоны – три пары, столько же брюк. Три майки, столько же рубах. Пуловер. Бритвенный прибор, крем для бритья и помазок – белый, из какого-то искусственного материала. В том, что касалось помазков, он не терпел никаких компромиссов. Зубная щетка. Вода для полоскания рта. Пилка для ногтей. «Следи за ногтями, это нравится женщинам», – напутствовала мать.

Вот только сменной пары ботинок у него не было. Вечером Джованни отполировал обувь оливковым маслом при помощи кухонного полотенца.

Единственный костюм он надел. Плюс ковбойскую шляпу – вроде той, что была на Жане Серве.

В один из носков Джованни спрятал семь купюр по десять марок каждая. Это было все, что он получил в обменном пункте за десять тысяч итальянских лир. Джованни даже подумал, что меняла хочет его надуть. Но потом выяснилось, что стоимость немецкой марки неизмеримо выше, чем итальянской лиры. Это открытие оставило горький привкус.

В Вероне у него была пересадка. На вокзале царил хаос. Повсюду южане – чистые, выбритые, приодетые, а потому почти неузнаваемые. Большинство – в дешевых летних костюмах, с сумками, набитыми провиантом и проездными бумагами. Многие надели галстуки, из карманов пиджаков торчали носовые платки. Неаполитанец разгуливал по перрону в белых гамашах с лампасами. Со стороны все это в равной степени походило на безумный народный праздник и на воздушную тревогу.

Подали специальный состав до Мюнхена – с коричневым электрическим локомотивом. Итальянским, хотя темно-зеленые вагоны украшали логотипы «Немецких железных дорог».

Восемь вагонов везли бедняков в страну обетованную. В купе пахло орегано, чесноком и несвежими носками. В туалет было не попасть. Пакеты с пастой и оливковым маслом, салями и головками сыра подавались снаружи через открытые окна.

Помимо скарба, каждый из пассажиров увозил в чемоданах свои мечты и страхи. И медальоны со святыми. О них не забыли даже упертые коммунисты. Вдруг пригодится, чем черт не шутит?

Уж кто действительно не находил себе в тот день места, так это святые Христофор и Варфоломей, не говоря о Мадонне, которым предстояло курировать своих подопечных на чужбине. Можно представить себе, какая неразбериха творилась на небесах.

В одном купе с Джованни ехали сицилийцы из Чефалу. От его родного острова до Сицилии можно было добраться на пароме за несколько часов, хотя для салинцев Сицилия находилась где-то в другой галактике. Когда житель Салины брал в жены девушку из Чефалу, это всегда выливалось в скандал. Здесь же, в поезде, вчерашние соперники приветствовали друг друга как братья. В конце концов, они говорили на одном диалекте.

Их было четверо, простые крестьяне, все старше Джованни. Они делили с ним хлеб, показывали семейные фото и контракты с «Райнэльбе Бергбау».

– Чем занимается эта компания? – спросил Джованни.

– Уголь, – ответил один из мужчин.

– И где это?

Все четверо пожали плечами.

– Ты-то куда? – поинтересовались, в свою очередь, соседи. – Где собираешься работать?

– Пока не знаю.

– Давай к нам.

Джованни вздохнул. «Берегите своих святых, они вам еще пригодятся», – мысленно напутствовал он соседей.

В купе за стенкой затянули песню.

На перевале Бреннер было тихо. По вагонам рыскали немецкие овчарки. Австрийские пограничники проверяли паспорта. За окнами маячили фигуры американских автоматчиков. Снаружи сразу стало холодно. На душе – тошно. Когда состав тронулся, сицилийцы снова запели.

Джованни вспомнил отца. Будь у того хоть малейший шанс, обязательно уехал бы в Германию. Если существовали небеса для коммунистов, в этот момент отец следил оттуда за сыном и его сердце переполнялось гордостью.

После обеда поезд прибыл в Мюнхен. Никто не встречал итальянцев с оркестром, как ожидали некоторые. Напротив, первым делом их согнали в подвал.

Единственным сопровождающим оказался худощавый немецкий чиновник в роговых очках, беспрестанно объявлявший в громкоговоритель что-то непонятное. Никто его не слушал. Люди кричали, передавали друг другу чемоданы из окон. А потом, как послушное стадо, потянулись за немцем в холодное, вонючее подземелье. На лицах их было недоумение. По бетонной стене тянулась немецкая готическая надпись: «Бомбоубежище», но ее никто не понял.

– Это бывший бункер, – объяснил чиновник с громкоговорителем. – А теперь здесь перевалочный пункт.

Понятней не стало.

Немец велел поместить багаж на стойку, взять каждому номерок и приготовить трудовые контракты.

Две пышнотелые официантки в белых передниках разливали кофе из огромного чайника. Они же вручали каждому прибывшему коричневый бумажный пакет с булочками, салями, плавлеными сырками, пачкой печенья и плиткой шоколада. Сразу стало повеселее. Невкусный кофе Джованни только пригубил, приветливо кивнул дамам и отставил чашку.

Тех, кто не имел контракта с работодателем, направляли в особую комнату, к врачам. Там было устроено два смотровых кабинета, разделенных портьерой, – для мужчин и для женщин. Хотя мужчины явно преобладали. Женщины из Южной Европы массово устремились на север лишь спустя несколько лет. Но тогда никто не загадывал так далеко. Итальянцы вообще не думали задерживаться в Германии надолго. А уж остаться здесь насовсем никто и вовсе не помышлял.

В бункере Джованни впервые услышал слово «гастарбайтер». Человек с мегафоном объяснял его, поглядывая в словарь. Оно означало «гостя, который является таковым до тех пор, пока работает». «Странное слово», – подумал Джованни. У них на острове гостям не давали работать. Чиновник объяснил Джованни, что тот получит направление на работу сразу, как только пройдет медицинский осмотр. Не успел Джованни спросить, о какой работе идет речь, как его оттеснили новые соискатели.

Джованни понимал, что одиннадцатый путь Центрального вокзала Мюнхена – это остров Эллис Германии. Но если в Америке прибывших мигрантов встречала гордая статуя Свободы, то Германия первым делом отправляла «гостей» в бункер. Разумеется, американцы фильтровали не менее жестко. Лишь самым трудоспособным были открыты двери в страну. А те, у кого находили инфекции, особенно корь, как и обладатели паспортов нежелательных стран, с ходу выдворялись обратно.

Но унижение терпели, сжав зубы. Америка обещала эмигрантам – при условии, разумеется, добросовестной работы – пожизненное место в своем гостеприимном доме. Предлагала стать частью ее национальной – американской – мечты. Германия же предлагала «гостям» до поры засучить рукава и трудиться, а потом убраться восвояси. Негласным условием сделки было «не задерживаться». Да и сами прибывшие надеялись через пару лет благополучно отбыть домой.

Врач – бледный худощавый господин – явно пережил лучшие годы своей карьеры. Военной, судя по резковатым движениям и командным ноткам в голосе. Джованни поздоровался с доктором по-немецки. «Гутен таг» – одно из немногих выражений, которым успела научить его Джульетта. Немец холодно кивнул и, не представившись, приказал Джованни раздеться. Увидев, как тот опешил, подкрепил фразу поясняющим жестом.