Душа - Татьяна Брукс Страница 30

Следующие три дня Надя пересаживалась в кресло только для того, чтобы поехать в спортзал на лечебную гимнастику, поесть и сходить в туалет. Остальное время лежала в кровати и читала. Она перечитала всё, что ей принёс Богдан. Потом стала брать книги у сопалатниц.

Соседка по кровати, молодая учительница, заработала себе язву на ниве коммунистического воспитания подрастающего поколения. Звали её Таня. Она приволокла с собой целую охапку книг: учебников, художественной литературы и стопку тетрадей. Маленькая, худенькая, тихая и незаметная — никто не мешал Наде с головой уйти в судьбы героев книг.

Никто, кроме Богдана. Мысли о нем, как назойливые мухи, засели в голове, всё время кружились, жужжали и никуда не хотели улетать.

— А вот и я, — раздался его голос вечером третьего дня.

Надя даже не сразу поняла, что голос прозвучал на самом деле. Она мотнула головой, отгоняя муху-Богдана, и продолжала читать о девушке Кери, которая приехала покорять Нью-Йорк, и о том, что из этого получилось.

— Алё, гараж! Цветочки заказывали?

— У меня уже есть цветочки, — машинально ответила Надя и, посмотрев на дверь, ахнула. Вот так:

— А-а-а-а-х-х!!!

В дверях стоял Богдан. В руках — громаднейший букет роз. Цветы были разного цвета: красные, розовые, жёлтые, белые, и от этого букет казался жизнерадостным и весёлым, а парень, который держал его, не выглядел ни веселым, ни радостным. Из него прямо фонтанировало счастье. Он был счастливым.

Надины губы расползлись у улыбке. Потом она вспомнила, как он обнимал Аллу, и улыбка «съехала» с её лица, в глазах появилась злость, а в груди — боль.

— Зря тратился, — произнесла она как можно более равнодушным голосом. Отнеси Алле.

— Дурочка, — ласково произнёс Богдан, понимая её недоверие, — я не хочу Алле, я тебе хочу.

Он улыбался на все тридцать два зуба. Глаза его сияли, а от букета роз исходил аромат по всей палате. Соседки на койках в ожидании развязки затихли и переводили взгляды с Нади на Богдана и назад.

Девушка медленно отложила книгу. Она хотела сказать ему, чтобы он убирался ко всем чертям или к Алле со своим букетом, но вместо этого почему-то произнесла:

— Объясняй.

— Я сдал всю сессию, экстерном. Спешил. Теперь у меня есть целых две недели отпуска, и я собираюсь провести их с тобой. Тогда, в парке, я шел к тебе, а Алка ждала меня при входе в больницу. Она видела, как ты выехала из больницы, и специально подстроила так, чтобы ты подумала, будто мы обнимаемся. Я, если помнишь, стоял спиной к входу и тебя видеть не мог. Ты умная девочка и сумеешь сложить два и два. Ну что, убедил? — игриво закончил Богдан свою речь.

— Значит, так, — Надя изо всех сил старалась «держать фасон», хотя внутри у неё всё ликовало, и она готова была визжать от радости. Не хотела она ничего складывать. Она хотела только одного: быть рядом с этим замечательным, сильным, умным, добрым и веселым парнем.

— Значит, так, — повторила она. — Если ты еще раз…

— Что? Условия? Ненавижу, когда умные девочки ставят условия.

— Если ты ещё раз назовёшь меня «дурочкой», я с тобой разговаривать не буду! — расхохоталась Надя, не в состоянии более сдерживаться и строить серьёзную мину. — Целую неделю!!!

— Ура-а-а-а!!! Прощён!!!

Богдан подскочил к Надиной кровати одним прыжком, отдал ей в руки букет и, обхватив всё это соцветие своими сильными руками, поднял с кровати.

— Я никогда не буду называть тебя дурочкой потому, что ты самая умная девушка на свете!

Поцеловав её в щечку, опустил Надю с цветами в кресло. Потом взял банку и стал наливать туда воду и не видел, как Надя густо покраснела.

Это был один из самых замечательных вечеров за всю её жизнь. Богдан вывез её в парк. Это было не то место, где она была с ним в первый раз, и не то место, где она видела его с Аллой. Это был очень уютный уголок парка, где Надя ещё ни разу не бывала. На этот раз она тепло оделась. День был солнечный, но — всё-таки начало октября — прохладный. Как и в прошлый раз, Богдан пересадил девушку на скамейку и сел рядом с ней так, как будто она пришла сюда сама, и они вместе присели рядышком, чтобы поболтать.

Они проговорили дотемна. Молодой человек рассказал Наде о том, как он сдавал экзамены. Очень смешно описывал профессора, который пытался его «завалить», но у него ничего не получилось и пришлось поставить «отлично». Этот профессор считал, что студент по определению не может знать предмет на «отлично», поскольку он «студент». Ответив на восемь дополнительных, кроме билета, вопросов, Богдан уже считал, что пятёрка у него в кармане, как вдруг услышал: «Хорошо, молодой человек, можете быть свободны, «удовлетворительно».

— Меня чуть кондрашка тогда не хватила, представляешь? — веселился он. — Вышел из аудитории, ну, думаю, напьюсь. А потом всё-таки заглянул в зачётку.

— Ну..? И..? — девушка испуганно округлила глаза.

— Пять, конечно!

Потом Надя рассказывала ему о Наташе, о колечке и о том, что приняла твёрдое решение взять ответственность за свои поступки и всерьёз заняться «восстановлением функции нижних конечностей», как она в шутку называла свои занятия. Хотя ей, безусловно, было не до шуток. Ей до боли в мозгах тяжело было просто произносить слово «ноги».

— Представляешь, Богдан. Один человек тоже выпал из окна. Так он не только не ходил, он даже все почки себе отбил. А потом мастером спорта стал. По самбо. Просто надо взять контроль над своей судьбой. Оказывается, всё у нас в голове.

— Да-а-а? — с сомнением протянул молодой человек.

— Да. Вот когда ты ешь лимон, тебе кисло?

— Кисло.

— Слюна выделяется, когда ты себе представляешь, что ешь лимон?

— Выделяется.

— А я буду представлять, что мои ноги ходят. Ну, и упражнения тоже делать буду. И даже если у меня не получится вновь начать ходить, но я всё равно стану нормальным человеком. Может, даже пойду учиться. На художника, например. Или на журналиста.

Богдан залюбовался Надей.

— Надюх. У тебя всё получится. Вот увидишь. А я буду помогать тебе.

— Правда?

— Правда.

Богдан, обняв её за плечи, притянул к себе.

— Какая ж ты всё-таки….

— Какая?

— Славная.

Звонкий смех ребят разнес по парку весть, что кому-то может быть хорошо и весело в этом сонме боли и печали.

— Пойдём, я отвезу тебя в палату. Поздно уже. Боюсь, как бы Костю кондратий не хватил, если он обнаружит, что тебя опять нет в палате.