Город не принимает - Катя Пицык Страница 30

В тот непостижимый фатальный день – фатальный в самом бескомпромиссном, бессмысленном варианте, – день, в который жизнь позабавлялась нами с тем же отсутствием цели, с которым тараканы, пользуясь немощью стариков, забавлялись излишней свободой, – день, в который жизнь поиграла нами не для того, чтобы мы что-то поняли, а только для того, чтобы поиграть, используя нас в качестве цветных передвижных кукол, – в тот запредельный день в мошковской коммуне стояла обыкновенная тамошняя вакуумная тишина. Одна вода журчала, да и то в тихом регистре, пущенная тонкой струей не по центру стока, а сбоку, с наката. Я застирывала пальто Антона. Дверь ванной болталась распахнутой. Хозяйка Валиной комнаты полола на даче и ожидалась к ноябрю. Одна из соседок шаркала мимо. В знак приветствия она едва заметно кивнула – предельно осторожно, так, чтобы в поклоне не скакнуло давление и не отвалились волосы, готовые отсохнуть в любую секунду, как пух одуванчика. Взяв в кухне какую-то баночку, старуха проследовала обратно к себе. Шагнув во мрак несуразно большого, раздутого общего коридора, она растаяла, точно брошенный в темную воду сахар. Здесь, в Мошковом, мы, заживо заключенные во чрево кита, никуда не плыли, потому что кит давно уже умер и туша его обветривалась на вселенском краю. «У тебя отдыхаешь душой», – говорила я Вале об этом.

Глеб равнодушно дергал скрипку за струны. Валечка разместила близнецов на матрасе. А сама занималась чаем. Промокая сухим полотенцем застиранное пальто, я поторапливала: надо быстрее доставить детей домой. Как ехать? Метро? Или выйти на набережную и просто поймать машину? С одной стороны, обращение к Вале не имело очевидного смысла. С другой стороны, в глубине души я верила, что Валя меня понимает. Вернее, факт непонимания с ее стороны я не считала доказанным. И говорила с ней, как с человеком, пребывающим в коме: сам шанс на то, что мои слова все-таки понимают, отнимал у меня моральное право их не произносить.

– Можно мы поиграем в крота и орла? – спросил Глеб.

Антон вскочил, раскинул в стороны руки и побежал вокруг матраса. Глеб вел его, целясь из воображаемого оружия. Через пару минут крот застрелил орла, и тот, спланировав на матрас, пал замертво. Орел лежал на спине, уставившись в потолок. Белые волосы, распластанные по простыне, напоминали лепестки хризантемы, легкомысленно сорванной и брошенной лицом вниз – сердцевиной бутона к пыльной дороге. Глеб сидел над телом, выпрямив спину.

– А в чем прикол? – спросила я.

– Тсс! – Валя приложила палец к губам. – Он сейчас в таком состоянии, как будто он подключен сразу ко всем библиотекам мира.

И вот тут послышалось это: топот. Даже не топот – бег. Складывалось впечатление, что в квартиру очередью вбегала рота солдат. Дом затрясся. Сказать, что я испугалась, – не сказать ничего. Я переживала страх, внушаемый чем-то необъяснимым. То есть не просто боялась. А еще и не знала, чего именно я боюсь.

– Что это?

– Лошади, – пояснила Валечка безмятежно.

В дверном проеме встал человек. Лет тридцати.

Короткая стрижка, черный свитер, черные брюки. Татарское сложение лица. Обычный парень. Такие, случается, курят в тамбурах электричек или переводят старушек через дорогу. Увидев нас, он как-то болезненно просиял. Изумился. Но справился с растерянностью на корню. И приветственно кивнул. Я взглянула ему в глаза и выронила полотенце. Со страха у меня отнялись руки, прямо от плеч. Мне было так плохо, как бывает только во сне. Что-то вроде паралича. Подобное случалось в младшие школьные годы: упав с яблони на спину, я полминуты не могла закричать – казалось, ударом из легких выбило воздух – весь подчистую.

– Здравствуйте, – сказал он подчеркнуто любезно.

– Здравствуйте, – ответила Валечка. Дети, обнаружив воспитание, прервали игру и, пусть наспех, но поздоровались тоже. – Хотите чаю?

– Нет, благодарю, – отказался гость. – Прошу вас, присядьте.

– Там мертвый орел, – заметила Валечка с укоризной.

– Валя! – вызвался Глеб. – Я его сейчас похороню!

Малыш схватился за воображаемую лопату. И начал копать матрас. На лбу черного гостя выступила испарина. Парень нервничал. Но в то же время демонстрировал неизвестной природы выучку: контролировал эмоции. Он повторил свою просьбу:

– Пожалуйста, присядьте, ни о чем не беспокойтесь, просто все вместе сядьте на постель и посидите немного не двигаясь.

– Где постель? Вы же видите, человек копает могилу, – возмутилась Валя.

Наконец я услышала собственный голос:

– Валя, это ограбление.

Взгляд ее был полон недоумения, доверия и тепла. Со стороны коридора слышались шаги, хлопали двери. Не особенно ясно, но вроде бы прозвучал сдавленный крик. Скорее даже не крик, а возглас. Что-то будто упало, а может, просто всей тяжестью опустилось на пол.

– Глеб, пристрели Валю, – попросила я. Мальчик нацелил палец в самое сердце моей подруги. Бах! И вторая сбитая птица прилегла на матрас рядом с охотником. Я села на краешек, подобрала колени к груди. Глеб споро копал. Татарин скрылся из проема, но было ясно, что он не ушел, а просто временно отступил. Мысли мои метались на дикой скорости от вопроса к вопросу. Зачем грабители здесь? Какие деньги искать в оскобленной изложистой раке?! Почему татарин не в маске? Каждые полминуты он вновь показывался в проеме, убеждался, что мы на месте, и вновь прятался за стеной. Естественно, в план ограбления не входили лишние люди. Ребята рассчитывали застать трех доходящих блокадников и девчонку. Вошли налегке, не стали переводить чулки понапрасну. Хотя все-таки почему? Собирались передушить стариков? А Валю? Так, заодно? Не жалко? Через таких земля не оскудеет рабочей силой? Но тут вдруг дети. Да еще и такие милые крошки. Плюс – Таня Козлова. О боже. Может, бабушек уже покромсали? А нас? На десерт? Как они собирались действовать? Перетряхивать каждую комнату по порядку? Выгребать соль, макароны, пуговицы, перо? Выдирать стельки? Резать подкладки? Шесть комнат. За полчасика вряд ли управиться. Сколько мы будем сидеть? Предположим, налетчики не убийцы. Значит, в свой черед переведут нас в соседнюю комнату. А сами изрубят на куски пианино? Порежут матрас, расщиплют вату? Будут искать носок, набитый валютой? Если мы выживем, Ульяна меня убьет. Но это не так уж и важно. Гораздо острее стоял вопрос иного характера: как мы будем смотреть в глаза близнецам? Если сейчас здесь начнется вся эта эпопея со скотчем, угрозами и утюгами… Одно дело – пережить ужас. И совсем другое – пережить ужас вместе с маленькими детьми. Господи, как же все-таки мы будем жить дальше? Останемся ли друзьями? Глеб все копал и копал с неподдельным усердием. Валя с Антоном, похоже, шерстили библиотеку Йельского университета. Последние минуты? Да неужели?! Неужели этот улыбчивый и учтивый татарский мальчик оставит после себя полную коммуналку неповинно перерезанных шей? Он снова заглянул в комнату. Я посмотрела ему в глаза.

– Ни о чем не беспокойтесь, пожалуйста, – сказал он уверенно и снова шагнул из проема.

Он не появлялся с минуту. Потом еще с минуту. В коридоре будто бы стихло. Прошло еще какое-то время, может быть минут пять. На четвереньках я отползла от матраса и попыталась выглянуть за порог. Ничего.