Убить двух птиц и отрубиться - Кинки Фридман Страница 30

Было уже около полудня того самого важного дня, когда должна была состояться коронация Тедди. Для меня, впрочем, этот день был важен только тем, что я снова окажусь рядом с Клайд. Я налил себе чашечку свежего кофе и принялся изучать визитку Стэнтона Маловица — так тщательно, как будто она содержала скрытое послание о смысле жизни. Все, что я мог сейчас сделать, — это помочь Клайд с этим ее новым развлечением. Если в конце концов, для Джонджо судьба «Единорога» и была делом жизни, то для меня от исхода этого дела ничего не зависело. Меня вообще ничего не волновало теперь, кроме моего романа и двух его главных героев. Я отхлебнул кофе, взял трубку и отстучал номер Стэнтона Маловица.

— Северо-Западная недвижимость, — ответил бесстрастный женский голос.

— Будьте добры Стэнтона Маловица.

— Он в командировке, сэр. Могу я записать ваше сообщение?

— А вы не знаете, когда он вернется?

— К сожалению, нет, сэр.

— Ну, тогда, может быть, вы можете мне помочь? Какой у вас территориальный код?

— Это Сиэтл, сэр, — ответила секретарша. Тембр ее голоса вдруг стал терять привлекательность.

— И это фирма, торгующая недвижимостью?

— Это Северо-Западная недвижимость, сэр. Если вам нужна дополнительная информация, вам следует обратиться к мистеру Маловицу.

— Но он дал мне свою визитку, — приврал я. Писателю надо практиковаться в выдумках, хотя бы и таких элементарных.

— Я вам охотно верю. Не могли бы вы оставить сообщение?

— Да, конечно. Но не могли бы вы прежде сообщить мне некоторые подробности? Чем именно занимается Северо-Западная недвижимость? Кого она представляет?

— Сэр, — сказала секретарша, и в ее голосе отчетливо прозвучало раздражение. — Вам следует поговорить с мистером Маловицем.

— И вы не знаете, когда он вернется из командировки?

— Нет, сэр. Это все, сэр?

Я назвал свое имя, оставил номер телефона и повесил трубку. Н-да, здесь точно что-то не вполне кошерно, — подумал я. Будь я более опытным и бдительным человеком, я бы почувствовал даже большее — явный сигнал опасности. Но я не был сыщиком-любителем и не писал детективный роман — если, конечно, не принимать во внимание, что все хорошие романы — отчасти детективные или, по крайней мере, романы с тайной. Тайна состоит в том, как они пишутся, из каких ингредиентов составляются, и еще в том, что писатель никогда не знает, как роман повлияет на его жизнь.

Мне не понравился и показался странным тон этой секретарши. Я отлично знал: служащие контор по торговле недвижимостью всегда горят желанием заманить покупателя, и потому просто тают от дружелюбия. А эта женщина с ходу заняла круговую оборону от потенциального клиента. Странно, — думал я, — на редкость странно. Но впереди меня ждали еще более странные вещи.

Вечером того же дня к моему подъезду был снова подан длинный черный лимузин, на котором я и прибыл в Старый манеж. На город опускался темно-серый занавес сумерек, и когда я подъехал, здание уже почти слилось со своим мрачным окружением. Водитель снова приложил руку к фуражке, я вышел и начал подниматься по видавшим виды ступеням. Вокруг не было ни души — ни бездомной, ни какой-либо другой. Может быть, я день перепутал? — усомнился я. Или всхожу не на ту приступочку? Или шучу не ту шуточку? Но тут я открыл здоровую деревянную дверь и остановился как вкопанный.

Передо мной открылся вид, напомнивший мне роскошный бальный зал из фильма «Доктор Живаго». Длиннейшие столы, покрытые белоснежными скатертями тянулись по всему огромному помещению, сколько мог видеть глаз. Повсюду были развешены транспаранты, ленты и цветочные гирлянды. Если не очень присматриваться к публике, то создавалось впечатление, что ты попал на какую-то навороченную свадьбу или, скажем, на празднование бар-мицвы у богатых евреев. Еду на серебряных подносах разносили официанты в смокингах. В дальнем от меня углу зала настраивался целый оркестр. Да, праздник был неслабый по любым меркам. А шум стоял такой, что я даже отступил на шаг назад.

И тут мои глаза закрыли две почти детские, но несомненно женские ладошки.

— Угадай, кто это, солнышко! — услышал я голос, перекрикивающий шум.

— Сильвия Плат?

— Еще раз, Уолтер!

— Мать Тереза?

— Еще раз, ублюдок!

— Ну, я попробую. Поскольку в этом зале собралось больше тысячи мужчин…

— Больше двух тысяч!

— …больше двух тысяч мужчин, а женщин я видел только двух — одна играла на арфе, а вторая тащила поднос — с икрой, кажется, — то остается предположить, что это великолепная, искрометная, неповторимая…

— Продолжай, продолжай, солнышко!

— …девушка, которую я люблю. Клайд!

Она развернула меня и оказалась в моих объятьях.

Клайд обхватила двумя руками мою голову и впилась в губы жарким поцелуем. В этот момент грянул оркестр.

— Потанцуем? — спросила она, прервав, наконец, поцелуй.

— Я никогда не учился танцевать босанову.

— Ну, ничего. Потанцуем попозже. Солнышко, ты только посмотри вокруг! Мы сделали это! Сделали то, что хотели!

Да, тут было на что посмотреть. Правда, приглядевшись, я подумал, что не все из того, что я вижу, получалось так, как мы хотели. Например, тут был беззубый человек, пытавшийся разгрызть омара. Были люди, свирепо поглощавшие икру, хватая ее полными горстями. Был еще один, вертлявый, как Румпельштильцхен из сказки братьев Гримм, который стриг ногти на ногах и кидал их в серебряную чашу для пунша. Еще двое дрались за баранью ногу. Еще один пристроился неподалеку от разогревающейся клезмер-группы ^[3], чтобы пописать прямо на пол. У меня не было уверенности, что к началу коронации, которая должна их успокоить, они не разгромят все здание.

Клайд, само собой, ничего этого не замечала: она явно была в состоянии эйфории. Интересно, от чего она испытывала больше радости: от того, что голодные насытились, или от того, что Трампу придется раскошелиться? Скорее всего, и от того, и от другого поровну. А еды было действительно навалом, и притом роскошной еды.

— Ну скажи, разве это не прекрасно?! — восклицала Клайд. — Эти ребята, может быть, вообще ничего не ели целую неделю, а теперь у них на ужин икра, и трюфели, и омары, и ягнята!

— Да, только не уверен, что слово «ужин» тут к месту, — заметил я.

Но Клайд не слушала. Глаза ее сияли, с губ не сходила сногсшибательная улыбка. Никогда еще я не видел ее такой счастливой. Странные вещи делают ее счастливой, — подумал я, — и есть ли такому, как я, место среди этих вещей? Но, с другой стороны, стоит ли осуждать Клайд? Ну да, многие ее шуточки не на шутку нарушали закон, но разве она занималась этим не для того, чтобы помочь обездоленным, униженным, нищим, чтобы восстановить редчайшую вещь на земле — справедливость? Ту справедливость, которую Бог и закон раздают как попало, наугад, и иногда вовсе не тем, кому следует. Так могу ли я осуждать Клайд? Я, человек, который ее любит. Я, человек, который благодаря ей стал вегетарианцем и соучастником ее преступлений. Я, которому так нужна ее сила и который сомневается, что у нее есть эта сила. Я, которому так нужна она сама и который уже украл ее для своего романа.