Пастух - Григорий Диков Страница 30

Богато одетый господин — а это, как вы могли догадаться, был Нил Петрович — произнес:

— Ну, что уже сделано? Рассказывайте быстрее, у меня времени мало.

В ответ один из босяков, крупный костистый мужик, протянул Нилу Петровичу пачку бумаг:

— Вот, изволь. Все сделали, как ты велел. Некоторые, конечно, противились, да мои ребята, — тут он кивнул на сидевших рядом молчаливых босяков, — все быстро уладили. Кто поупрямее, тем прямо при женах да ребятишках разъяснили. А только все равно денег не хватило. Все, что ты в прошлый раз дал, все потратили, до последней копеечки. Из Москвы сюда уже на свои возвращались. Вот список — кому и сколько заплачено. Ну и наши расходы, понятно.

Взяв бумаги, Нил Петрович поставил перед собой лампу, разложил бумаги на липком столе и углубился в чтение. Вдруг чье-то дыхание коснулось его щеки. Нил Петрович вздрогнул и поднял глаза: рядом с ним, наклонившись к бумагам, стоял его брат, бывший келарь и лакей. Как видно, он опоздал к назначенному часу и зашел в трактир незаметно, когда все уже сидели за столом.

Нил ждал его появления, но даже сейчас не мог подавить то неспокойное чувство, которое всегда испытывал при появлении брата. Стараясь не смотреть на белое бесстрастное лицо бывшего келаря, Нил пододвинул ему бумаги.

Брат кивнул, уселся на свободный стул и стал внимательно изучать документы, делая время от времени пометки на листке бумаги и бормоча что-то себе под нос. До Нила долетали лишь обрывки фраз:

— Ага, вот — Рябининых дом… А это Севастьяна сын подписал — сам Севастьян умер, что ли? Пил много, наверное умер. И староста тоже здесь, толстый. Все здесь, голубчики… Козячий сын! Сам ты козячий сын, выродок! Все выродки! — неизвестно к кому обращаясь, прошипел брат и плюнул на один из документов, который только что рассматривал.

Повернувшись к Нилу, брат ободрительно толкнул его под локоть и тихо сказал:

— Ну что, будут знать сиротку убогого, а? Ну да ладно, к черту этих… Глянь, вот что у нас выходит… — С этими словами брат, самодовольно улыбаясь, протянул Нилу листок с именами и цифрами.

Нил Петрович бегло просмотрел бумагу, а потом обратился к главарю босяков:

— Сколько же еще вам нужно?

— Тысяч двенадцать должно хватить. Тут еще что надо понимать — все ведь деньгами не решишь. Старый барин противится, миром дела кончить не хочет. Я, говорит, ехать никуда не собираюсь, здесь помру, а как помру — договаривайтесь с моими наследниками.

— Тогда зачем же тебе деньги, коли старый барин их не берет?

— Он не возьмет — наследники точно возьмут.

Нил Петрович помолчал, а потом вопросительно посмотрел на мужика:

— Да ведь старый барин жив еще? Сколько же ждать? Я ждать не могу.

— Сегодня барин жив, а завтра его, может, Господь приберет. Человек он уже пожилой, болезненный. Все это не твоя забота. Нас недаром в охранке уважают и всякие дела поручают, сам знаешь. Я по городу лучший заштатный филер, другого такого нету. И ребята мои надежные, проверенные. Ты только им деньги заплати и ни о чем не думай, а они все сделают в лучшем виде.

Нил Петрович посмотрел на сидящих рядом босяков. Тяжелые, будто окаменелые лица, напряженный взгляд, выражение недоверчивое и злое. Так смотрят люди, обиженные судьбой, сызмальства привыкшие к жестокости и подлости… Их главный — тот самый костистый и сутулый мужик с глубоко посаженными глазами, широкими скулами и плоским сломанным носом — казалось, сошел с иллюстрации к популярным в то время работам итальянского ученого Ломброзо. «Душегуб», определил про себя Нил Петрович и подумал: «Как с такой рожей можно работать в охранке, пусть даже и заштатным филером? Увижу Леонида Николаевича — спрошу, где он таких находит…»

В этот момент над столом пролетала толстая зеленая муха, проснувшаяся раньше положенного ей времени или вовсе не заснувшая на зиму в жаре и чаду трактирной кухни. Со всего маху стукнулась она о пыльное окно и попробовала было улететь обратно, внутрь комнаты, но мужик с лицом душегуба — его звали Спиридон — ловким движением схватил ее в кулак. Поднеся кулак к уху, Спиридон послушал жужжание мухи и осклабился, будто радуясь добыче.

«Сейчас он ее съест», — вдруг подумал Нил. Спиридон-душегубец, однако, муху есть не стал, а просто раздавил ее и вытер ладонь о грязные суконные порты.

Тут белобрысый брат, бывший келарь и лакей, сидевший до того молча, толкнул Нила под столом ногой. Нил Петрович очнулся от мыслей, вынул из сюртука толстый кожаный бумажник и, оглядевшись по сторонам — не видит ли кто из посторонних, стал быстро доставать одну за другой ассигнации и передавать их под столом Спиридону.

— Вот тебе четыре тысячи. На первое время должно хватить, а потом еще будет. Только гляди — больше двенадцати не дам, вы и так уже много потратили. Разбирайся как хочешь, я ничего знать не знаю, а чтобы все купчие были у меня к концу года. Время поджимает. Ну все, через месяц снова здесь свидимся.

Спиридон осклабился, взял деньги и спрятал их в одежде. Затем кивнул своим ребятам и молча, не прощаясь, поднялся из-за стола. Белобрысый встал вслед за ними. Когда мазурики уже выходили на улицу, он знаком задержал Спиридона, наклонился и сказал ему негромко, но так, чтобы слышал Нил:

— За деньги спрошу, за каждую копейку отчитаешься. И чтоб никто про заказчика не знал. Если что не так пойдет — пеняй на себя, на охранку не надейся, покрывать тебя никто не будет, понял?

Спиридон с усмешкой кивнул:

— Не бойсь, про вас не узнают, коли деньги будете платить. — И поднялся по ступенькам на улицу. Белобрысый брат вышел вслед за ним.

Нил Петрович чуть замешкался, надевая шубу. Бросив трактирщику двугривенный за чай, он распахнул дверь и вышел из затхлого помещения наружу. Там, однако, уже никого не было: босяки, Спиридон-душегубец и белобрысый растворились в пестрой толпе Сенного рынка. Нил Петрович застегнул шубу и, помахивая тростью, быстро зашагал прочь, перепрыгивая лужи, образовавшиеся от февральской оттепели.

На душе у Нила Петровича было и радостно, и тревожно. Пока все шло именно так, как и предполагал его белобрысый брат. Впрочем, самое важное ждало его впереди.

25. Мятеж

Минул месяц. Поздним утром 2-го апреля 190… года Нил Петрович сидел в кабинете в халате и пил чай с ванильной булочкой — он так и не усвоил городской привычки начинать день с кофе. Старый Захар, шаркая, принес Нилу Петровичу свежую газету. Тот развернул ее и принялся внимательно изучать. Внимание его вскоре привлекла заметка о крестьянских волнениях в Рязанской губернии. По сообщениям очевидцев, бунт охватил целый ряд деревень и в одном случае закончился трагически: еще до прибытия казаков кто-то из крестьян подпалил конюшни, огонь перекинулся на флигель барской усадьбы. Прибывшие на место казаки потушили огонь, причем им помогали многие из тех крестьян, которые раньше вышли бунтовать. Но усадьба уже сгорела.