Фамильные ценности, или Возврату не подлежит - Олег Рой Страница 30

Ну да, как бы там ни было, фарш назад не провернешь, ликование ликованием, а нужно было приспосабливать собственную жизнь к новым условиям. Когда настанет обещанное благоденствие и кто его обеспечит – неизвестно, а вот о безопасности надобно заботиться сегодня и – лично. Пьяные толпы, даже если это опьянение благородными идеями, а тут к идеям добавлялось вполне материальное содержимое активно разграбляемых винных складов и «монополек [5]», опасны своей предсказуемой непредсказуемостью.

Аркадий Владимирович понимал все это очень хорошо. Ясно было, что «черный день», на который он готовил свое укрытие, похоже, настал. Да, возможно, все и успокоится, и наладится, но – скоро ли? Лучше перестраховаться и нырнуть в заранее вырытую норку. Вылезти, если предвидение обманывает, никогда не поздно.

Он закрыл магазин и мастерские, рассчитался с «художниками», подмастерьями и продавцами, выдав каждому что-то вроде выходного пособия, и пообещал: если беспорядков не будет, всех соберу, все восстановлю. Распустил прислугу – тоже с щедрым выходным пособием и довольно правдоподобными объяснениями: дела, мол, уезжаем надолго, так что горничные и кухарки пока не надобны, а уж когда вернемся, тогда посмотрим.

Съездил в Петроград, где, по слухам, было еще хуже, чем в Первопрестольной. Поехал один, категорически отказавшись взять с собой Михаила: нельзя же, в самом деле, было бросить беззащитных женщин совсем без мужского присмотра…

Просторные витринные окна магазина «Аркадий Привалов и К» на углу возле Невского проспекта зияли темными пустыми провалами. Собственно, чего-то в этом роде Аркадий Владимирович и ожидал, беспокоясь больше за людей, нежели за имущество. Постояв у разгромленных витрин (эх, вернется ли когда-нибудь былое их великолепие?), он двинулся к лучшему своему мастеру – Никодим Спиридонович жил неподалеку, в небольшом флигельке, прятавшемся в глубине темноватого, не по-петербургски обширного двора.

– Батюшки-светы! – Никодим Спиридонович всплеснул руками и споро втянул хозяина в дом. Высунул наружу голову, огляделся – вроде никого, и плотно затворил дверь. – Беда-то какая, Аркадий Владимирович, вот ведь всем бедам беда!

– Беда? – переспросил Привалов, боясь услышать самое худшее.

Но мастер, похоже, прочитавший написанные у него на лице страхи, замотал головой:

– Нет-нет, не извольте тревожиться, все живы. Гриню чуток подранили, бандитов прогнать хотел, в драку кинулся, да где там!

Аркадий Владимирович даже не сразу вспомнил, кто такой Гриня, только через минуту в памяти возникло конопатое щекастое лицо, круглые, как у совы, глаза. Подмастерье. Еще ученик, из самых молодых.

– Сильно ранен?

– Нет-нет, – опять замотал головой Спиридоныч, – плечо зашибли. Отшвырнули – ладно, не стрельнули, – когда он к сейфу конторскому их не допустить пытался. Да ништо, небось зажило уже. А сейф они так и раскурочили. «Аркадии» все подчистую забрали, ну и прочее. Нам бы раньше все прятать начинать, ничего ж не успели, э-эх!

– Да ладно, Спиридоныч, оно того не стоит, что ты, в самом деле! – Аркадий Владимирович вдруг почувствовал, как у него, много пожившего и повидавшего человека, в горле заворочался колючий комок. – Все живы и почти целы – это ж главное, – выговорил наконец он. – А прочее наживем, не журись, мил-человек.

– Ну, про главное-то – это верно, – с расстановкой промолвил старый мастер. – Да только как это – «не стоит»? Мы все ж тоже не без понятия, хотя и поздненько спохватились. А чужого нам не надобно. – Он развернулся и полез в темный угол за шкафом, заскрипел там чем-то, затрещал, зашуршал и наконец выложил на столешницу небольшой грязноватый сверток.

Распотрошил мятую, в масляных пятнах газету, распеленал серую холстинку – в желтом керосиновом свете тускло блеснули золото и камни. Блеснули – и пропали: старый мастер тут же запаковал сверток заново.

– Вот. – Он подвинул сверток к Привалову. – Сколько успели, сберегли. Ваше, честь по чести.

Аркадий Владимирович медленно покачал головой, не в силах вымолвить ни слова. Но – он чувствовал, как молчание с каждым мгновением становится все тяжелее, словно воздух наполняется вязкой давящей густотой – нужно было что-то говорить.

Прошло, должно быть, не больше трех секунд, но Привалову они показались бесконечно долгими. Наверное, так растягивается время, когда стоишь перед эшафотом…

Он сглотнул, кашлянул:

– Нет, Никодим Спиридонович. Не так. Не по чести так-то. Раздашь людям, кому нужнее. Грине этому, у Матвея Степаныча семеро по лавкам, тебе тоже семью кормить надобно… Ну да ты сам все про всех знаешь, сам и решишь. Сторожись только, не ровен час прознает кто… недобрый. Убьют ведь и, как звать, не спросят. Хотя что это я. – Он вдруг улыбнулся. – Тебя, мил-человек, учить – только портить, ты сам кого хошь выучишь. Давай, Спиридоныч, поддержишь людей, ну а я… ну… как оно дальше будет, сам черт не скажет. Да и Бог, пожалуй, тоже. Будем молиться, авось еще наладится все. Ну а я уж вас всех не забуду.

Старый мастер не возразил ни слова. Только смотрел на хозяина – на бывшего хозяина, чего уж там – со странным выражением: эвона оно как!

– Господи, господи, господи, – почти неслышно шептал Привалов, выходя на Невский и торопливо шагая к Московскому вокзалу: авось поезда еще ходят, сюда-то доехал же. Впрочем, даже если не ходят, как-нибудь доберусь, это все такие пустяки, такие пустяки. Господи! Какое там золото, какие жемчуга и бриллианты! Да рядом со Спиридонычем любой бриллиант дешевой тусклой стекляшкой покажется! И ведь не один он такой, Спиридоныч. Какие люди! И вот на эдаких-то людей черт знает что обрушили! Зачем? За что?

До переворота, который позже назовут Великим Октябрем, оставались считаные дни.

Едва вернувшись из радостно ощерившегося матросскими штыками и бандитскими ножами Петрограда, Аркадий Владимирович скомандовал: переезжаем, а то как бы поздно не было.

– А как же гимназия? – искренне огорчилась Аркадия. – Дядя Миша далеко ведь живет, как оттуда добираться? Занятий, правда, пока нет, всех почему-то распустили, но обещали, что совсем скоро опять начнутся.

– Эх, девочка, вряд ли они начнутся. – Дед ласково потрепал ее по голове. – Ничего, поучишься пока дома, бабушка Зина с тобой позанимается французским, ну и всем прочим, чем сможет. И пусть это будут самые большие наши проблемы.

Собрались споро – дед велел брать только самое необходимое. Оказалось, что «необходимого» совсем немного, все уместилось в одну ломовую телегу. Телегу с лошадью раздобыл где-то дядя Миша. Аркадия вспомнила, что, когда заканчивались занятия в гимназии и семейство перебиралось «на дачу», на переезд нанимали не меньше четырех телег да еще пролетку, в которой ехали сами. А теперь…