Пути памяти - Анна Майклз Страница 30

Когда я встречался с Морисом и Иреной, обычные слова – кофточка, серьга, рука – могли напрочь выбить меня из колеи посреди разговора. Я терял дар речи. Если Морис замечал мою беду, он не мог не видеть, что Алекс была гибкой, как выдра, застенчивой, как буря страстей в сидевшем с иголочки костюме, когда она изящно перекидывала через спинку стула соблазнительно обтянутую брючиной ногу.

Проснувшись в номере «Роял Йорк», когда она стала мне женой, Алекс зевнула и сказала:

– Как бы мне хотелось хоть разок после себя оставить в номере гостиницы полный бардак.

Свитер Алекс лежит на кресле, шерсть впитала ее запах. По всем углам распиханы ее сумки, набитые таинственными предметами, которые то исчезают, когда она уходит, то вновь появляются, когда возвращается. Алекс переехала в квартиру, которую когда-то мы делили с Атосом, и теперь я иногда хожу по дому как потерянный. Так я приобщился к древней цивилизации женщин. Гликоли ее духов и косметики, притирок и присыпок сменили флаконы Атоса с льняным маслом, растворами сахара, поливинилацетатный и микрокристаллический воск, алкидные окиси и термоактивные смолы.

Когда Морис с Иреной приглашали нас с Алекс в гости, Ирена, сервируя стол, выкладывала на кружевную скатерть серебряные столовые приборы, подаренные ей на свадьбу. Хлопотливая и радушная хозяйка, Ирена, смущаясь от гордости, часто угощала нас своим замечательным пирогом с маком. Алекс хотелось, чтобы эти вечера дарили ей радость, но все время, что мы там проводили, ее что-то неотвязно беспокоило. Она брала себе немного виски, закуривала, удобно устраивалась в глубоком кресле, поджав под себя ноги, но я чувствовал, что в любой момент она готова слинять. Всегда, когда мы приходили в гости к Морису с Иреной, у нее было такое чувство, что она пропускает что-то, что происходит где-то в другом месте. Когда она шла на кухню помочь Ирене или обнимала ее прощаясь, сердце мое билось сильнее в надежде, что когда-нибудь Алекс на самом деле научится любить нас всех такими, какие мы есть.

Алекс ничего не стоило заставить нас чувствовать себя снисходительными родителями по отношению к ней – своенравному и шаловливому сорванцу. Она уходила с Иреной на кухню, заглядывала в кастрюли и снимала пробы, оценивая блюда, потом садилась на табуретку и закуривала. Иногда начинала резать овощи, рассказывая Ирене о клинике отца или последнем своем джазовом гении, потом переключалась на что-то еще, закуривала новую сигарету, а Ирена завершала недоделанную ею работу. Замужество дало Алекс ощущение моральной безопасности, временами охватывавшее ее бурное веселье и желание удариться в загул теперь не представляли опасности для общества. Она ценила наши разговоры, наши дальние прогулки; ей было приятно, что я готовлю для нас двоих, потому что теперь я уже всерьез занимался переводами, работая дома. Алекс помогала мне по хозяйству, но жестко ограничивала свои обязанности стиркой и штопкой белья. При этом она, бывало, приговаривала:

– Кому – таторы, а кому – ляторы.

Кроме обычной текучки, я переводил греческие стихи для друга Костаса в Лондоне. Какое-то время преподавал английский на вечерних курсах новым иммигрантам. Сам я тогда стихи почти не писал, но сочинил несколько коротких рассказов. Каков бы ни был их сюжет, речь там всегда шла о том, как кто-то куда-то прятался. Эти истории приходили мне в голову только тогда, когда я уже почти засыпал.

На втором году нашей супружеской жизни ко мне вернулись мои кошмары. Несмотря на это, прошло еще некоторое время, перед тем как мы с Алекс поняли, что наш брак – не самое большое счастье в жизни, даже по ночам.

Дождливыми воскресеньями, после утреннего сеанса, Алекс любила плотно подзаправиться в каком-нибудь кафе или ресторанчике. Поскольку мы с Морисом уже долгие годы вместе ходили в кино и впервые Морис с Иреной встретились с Алекс, когда мы вчетвером пошли смотреть «Бен-Гура», у всех нас стало традицией ходить на фильмы, которые показывали в «Одеоне», около дома Мориса и Ирены. Сам фильм мы никогда не выбирали, просто всегда ходили в один и тот же кинотеатр. Это, пожалуй, было единственным, что нас всех всегда устраивало, – какой бы фильм ни показывали, мы неизменно смотрели его с интересом.

Когда мы посмотрели «Клеопатру», мне стало ясно, что Морис в полном восторге от Элизабет Тейлор. Они с Алекс шли впереди, она выведывала у него последние музейные сплетни – Морис к тому времени уже дослужился до должности заведующего отделом изменения климатических условий. Алекс обернулась к нам с Иреной и показала на кафе, мимо которого мы проходили.

– Что вы скажете о «долгой дороге к дому»?

Так Алекс подготовила почву для одного из лучших своих палиндромов, который все мы уже выучили наизусть: «Дорого небо, да надобен огород». Ей даже в голову не могло прийти, что можно просто сказать: «Давайте зайдем в кафе, мне хочется рисового пудинга».

Не в обычае Алекс было задерживаться в обществе Мориса и Ирены. Я поэтому сделал вывод, что она просто проголодалась. Ей хватило лишь взгляда в мою сторону, чтобы понять, о чем я подумал. Она вытаращила глаза – застала меня врасплох.

– Яков, твоя жена всегда интересуется тем, что у меня делается на работе. Разве она не знает, что лабухи в музеи не ходят? Я ей могу рассказать только о преданиях давно минувших дней. Так что, Алекс, если хочешь услышать о прошлой жизни…

– А почему бы и нет? Разве у лабухов не бывает девяти жизней?

– Она просто невозможна, – сказал Морис, понурив голову в наигранном отчаянии.

– Ладно, не бери в голову, – играючи подбодрила его Алекс. – У меня дома у самой истории выше крыши.

* * *

Смысл можно напряженно искать, а можно его придумывать.

Из всех старинных морских справочников – карт, портовых лоций, – которые дошли до нашего времени от четырнадцатого века, самым важным продолжает оставаться Каталонский атлас. Король Арагона поручил его составить картографу и мастеру навигационных приборов Аврааму Креску. Креск – еврей из города Пальма, основал на острове Майорка школу картографов, просуществовавшую долгие годы. Из-за религиозных преследований Креск со своей школой был вынужден перебраться в Португалию. Каталонский атлас стал лучшим описанием мира, каким его знали люди того времени. Он включал в себя самые последние данные, собранные арабскими и европейскими путешественниками. Но истинное значение этого атласа, пожалуй, состояло не в том, что на нем было отражено, а в том, чего на нем не было. Составители всех других карт того времени населяли неизведанные земли на севере и на юге мифическими персонажами, разными чудовищами, каннибалами, морскими змеями. Вместо этого на Каталонском атласе, составленном в строгом соответствии лишь с достоверными фактами, неведомые области Земли были окрашены в белый цвет. Эти белые пространства были названы просто и пугающе – Terra Incognita. При взгляде на них любой развернувший атлас мореплаватель робел от страха, ощущая вызов, брошенный неизвестностью.

Карты истории никогда не бывают такими правдивыми. Terra Cognita и Terra Incognita всегда расположены там на одних и тех же координатах во времени и пространстве. Когда нам кажется, что мы уже все узнали о неведомом раньше месте, оно вдруг начинает расплываться на карте водяным знаком, пятном, прозрачным, как капля дождя.