Я буду рядом - Кун-Суук Шин Страница 30

Слова «бесконечна, как и та радость» упали в мое сердце словно капли дождя. Я провела рукой по стене и снова уставилась на цветастую юбку Миру, мелькавшую впереди.

– Ты любишь меня так же сильно, как Миру?

– Братья все еще ловили воробьев, когда двоюродный брат попросил вернуть ему птенца. И хотя я не желал отдавать ему свое сокровище, но все-таки пришлось достать извивающегося птенца из кармана. Мне хотелось еще раз взглянуть на него. Он был такой крохотный, наверное, еще и летать не научился. Двоюродный брат схватил птенца и ушел. Мне не надо было отдавать его. Когда брат вскоре вернулся, все птицы были сожжены на костре. Их косточки торчали из-под обуглившейся кожи. Я не знал, который из этих несчастных тот самый птенец, теплым комочком шевелившийся в моем кармане всего несколько мгновений назад. Я взглянул на птиц с обугленными перьями, черной кожей и расплакался, кричал, чтобы он вернул мне птенца, но было уже слишком поздно. Я продолжал кричать и требовать у него свою птичку и, должно быть, здорово разозлил брата. Он схватил самый маленький трупик и сунул мне в лицо: «Вот он». Когда я взял обуглившееся тельце птенчика, мне показалось – мир обрушился на меня всей своей тяжестью. Мягкая, теплая птичка стала холодной как лед. Впервые в жизни я касался чего-то мертвого. Моя любовь к тебе глубока, как та боль.

И снова его слова дождем оросили мою душу. Я избегала смотреть ему в глаза.

– Ты любишь меня так же сильно, как Миру?

Когда я спросила его об этом в первый раз, то всего лишь хотела пошутить, но теперь дело приняло серьезный оборот, и я чувствовала себя очень странно. Я не знала, в чем на самом деле пытаюсь убедиться.

– Как-то после переезда в город я впервые встретился со своими старыми школьными друзьями. На дворе стоял март, но почему-то шел снег. Нас было семь или восемь человек, мы встретились напротив колледжа одного из приятелей, а затем бродили по городу, переходили с места на место, не в силах расстаться, пока не взошло солнце. Тогда мы проходили через рынок Больших Южных Ворот, было довольно темно. В одной из крытых повозок с продуктами я увидел жареных воробьев. Дрожа от холода, мы решили скинуться и купить на последние деньги выпивки и закусок. И вдруг кто-то предложил купить жареных воробьев. Все пришли в восторг от этой идеи. Единственным человеком, который раньше не пробовал жареных воробьев, оказался я. Пока я мрачно разглядывал жареных птиц, наша компания шумно обсуждала, как их лучше готовить: жарить в кунжутном масле, густо посыпать крупной солью или просто запекать на костре. Затем мои приятели принялись спорить о том, как лучше добывать птиц – сетью или просто стрелять из дробовика. А один парень настаивал: лучше всего вымочить рис в вине и рассыпать там, куда прилетают воробьи, подождать некоторое время, а когда птицы опьянеют и уснут, просто собрать их. Казалось, будто весь мир разделился на тех, кто пробовал жареных воробьев, и тех, кто никогда их не ел. А тем временем торговец поставил перед нами политых кунжутным маслом и поджаренных на гриле воробьев. У них не было перьев и внутренностей, птичьи тушки выглядели абсолютно плоскими, но головы остались нетронутыми. Меня захлестнуло странное чувство. Мои приятели принялись жадно поглощать поданное кушанье. Крохотный череп птицы, лежавшей передо мной, треснул. Я не сводил с нее глаз, а приятели начали понукать меня, заставляли попробовать воробья. «Что? Ты не хочешь есть вместе с нами?» – говорили они. Настроение в компании резко изменилось, когда они принялись ругать меня. Глаза юношей, жадно поедающих жареных воробьев, пристально смотрели на меня. Казалось, они решали, долго ли я продержусь. И вот, посреди шумной улицы, заметаемой густым снегопадом, я взял в руки воробья с треснувшим черепом. Не знаю, что заставило меня это сделать. Наверное, можно было этого избежать, но я впился зубами в его крохотную голову. Звук хрустнувших на зубах костей бездонным эхом отчаяния отозвался во мне… Моя любовь к тебе столь же бездонна, как и то отчаяние.

Когда он произнес слова «столь же бездонна, как и то отчаяние», его голос просочился в меня, словно вода, и мое сердце затрепетало. Почему любовь к кому-то не приносит исключительно радость? Почему это еще боль и отчаяние? Я отошла от крепостной стены и присоединилась к остальным. Только он произнес мое имя, я уже знала, что он собирается сказать. Я обернулась и спросила:

– Давай навсегда запомним этот день? Ведь именно это ты хочешь мне сказать, правда?

Он вскинул свои густые брови, и застенчивая улыбка тронула уголки его губ. Он приблизился ко мне и взял за руку. Я вздрогнула и в ответ с силой стиснула его ладонь. Когда он предлагал навсегда запомнить этот день, в его голосе звучала печаль. Я ощутила одиночество человека, знающего, что обречен терять. Десять, двадцать лет спустя… Что с нами произойдет за это время? Задыхаясь от переполнявших меня противоречивых чувств, я еще сильнее сжала его ладонь. Он сам еще крепче стиснул мою ладонь.

– Миру тоже влюблена, – сказал он.

– В кого?

Его лицо помрачнело.

– В того парня, который пропал? – спросила я.

– В профессора Юна.

– В кого? – Мне показалось, что я ослышалась.

– В профессора Юна.

Миру влюбилась в профессора Юна?! Мне вдруг стало невыносимо жаль ее. Это чувство походило на грусть от взгляда на зеленое яблоко, из-за летних ливней упавшее на пыльную землю фруктового сада, не успевшее налиться соками и покрыться алым румянцем спелого плода. Я выдернула свою руку из его руки, подняла голову и взглянула на шедшую впереди Миру. Ее цветастая юбка заполоняла все вокруг. И хотя дорога была неровной и крутой, Миру шла засунув руки в карманы и с опущенной головой. Если бы я могла дотянуться до нее, то непременно встряхнула за плечи и завопила бы: «Миру, прекрати это немедленно!» Я оставила Мен Сё и ринулась к Миру. Пронеслась мимо домов у подножия горы Нак. Лучи заходящего солнца слепили глаза. Пока я неслась вперед, жадно хватая воздух ртом, все провожали меня изумленными взглядами. Они, вероятно, решили – я должна сказать нечто очень важное, потому не сводили с меня любопытных глаз, когда я подбежала к Миру. Я молча с трудом переводила дух. Она тоже смотрела на меня расширившимися от удивления глазами. Ее руки по-прежнему прятались в карманах. Я быстро засунула к ней в карман свою руку, которую только что так крепко сжимал Мен Сё. Я пожала ее обожженную ладонь, ее рука испуганно заерзала в кармане, но я стиснула ее ладонь еще крепче, чем ладонь Мен Сё. Неожиданно я ощутила, как мое сердце стремительно забилось, и испытала чувство острого сожаления. Миру вскоре успокоилась, и ее рука замерла в кармане. Мы так и стояли молча, пока нас не догнал Мен Сё. Все это время я не сводила глаз с пятен света на юбке Миру. Остальные посмотрели, как я подбежала к Миру, а теперь молча стояла, засунув руку в ее карман, и решили, что я должна сказать только ей какую-то новость. Потому отвернулись и двинулись дальше. Мен Сё догнал Водопада и пошел рядом с ним.

– Зачем ты это сделала? – спросила Миру, когда мы остались вдвоем. Она пристально смотрела мне в глаза.

Похоже, Миру наизусть выучила рукопись «Мы дышим». Она всегда носила книгу с собой и в любой удобный момент погружалась в чтение. Порой, когда мы втроем сидели в библиотеке или в кафе, она открывала записную книжку и записывала все, что ела, и мы тоже записывали по предложению. Если мы ели лапшу рамен, она записывала не просто слово «лапша», но расписывала блюдо в мельчайших деталях, словно фотографируя. Она описывала белую лапшу в бульоне из анчоусов, гарнир из зеленого лука и кусочков грибов шиитаке, пять ломтиков сладкой маринованной редьки и даже размер нашинкованной кубиками белой редьки в кимчи. Трапеза в компании Миру подразумевала, что сначала мы непременно становились свидетелями того, как она опишет все блюда в своей записной книжке. Всякий раз, наблюдая этот процесс, я испытывала странное ощущение, сродни тому, когда узнала о страхе Дэна перед пауками, и не могла отвести взгляда от ее покрытых шрамами рук. Ее манера вести себя казалась столь изощренной, словно она совершала некий ритуал. На следующей странице записной книжки кто-то из нас записывал одну фразу, а остальные по очереди продолжали вереницу предложений. Обычно мы начинали эту игру, не задумываясь о том, что станем писать, но вскоре нас полностью поглощал интерес к выстраиванию связанных между собой замечаний. Как-то Миру написала: «В человеке мне больше всего нравятся его руки». Я написала следом: «Ласковые, благодарные руки, не знающие отдыха». Мен Сё добавил: «По рукам человека я могу прочесть всю его жизнь». Чтение наших предложений о руках напоминало ожидание зарождения новой жизни, как если бы, поливая боб, мы ждали появление робкого зеленого ростка. Я вспомнила, как Миру опускала левую руку на обложку своей копии книги «Мы дышим» каждый раз, когда мы по очереди писали свои фразы.