Половецкие пляски - Дарья Симонова Страница 30

Нет, не о Юнисе. Юнис — не спаситель. Он сам вечно ждет соломинки. И денежки его в помощь Маргарите — всего лишь указочка на то, что девочки еще не вылезли из ползунков, что им еще и горбушка хлеба в радость, как приблудным собачкам, что они еще так малы и так глупы, ибо величайшая глупость — считать себя маленьким…

Лиза сделала героическую попытку обратить свои думки в слова, коли уж теперь они с Ритой одинаково запутались в радостном бреду. Марго то и дело нервно прерывала Елизавету жадным криком «Да!», по настрою схожим с воплем болельщиков «Гол!». Взаимопониманию двух нетрезвых женщин часто стоит только позавидовать. Лиза, впрочем, скоро выдохлась, устало потеряв мысль, и почувствовала, что и самый воздух в городе — слабителен, потому что от него слабеешь. Тяжелое небо почти невидимой взвесью проникало под одежду и ложилось гирькой на тело, вызывало опрелость и одышку. Решили не маяться и сесть на трамвай, благо, что Толик жил недалеко и «по-трамвайному», рядом с остановкой.

Анатолий благодарно просиял, увидев гостинцы. Казалось, что это его вдохновило гораздо больше, чем сводка последних новостей, наперебой выданная усталыми путницами. «Ой, дурехи, а я так и думал… ну какой, к чертям, сифилис, я давно хотел предложить вам успокоиться и сесть на попу ровно, но боялся обидеть…» И Толик бодро испарился в направлении кухни, пожелав специально для дам отыскать два чудом уцелевших в доме фужера. Сам он никогда не придавал значения церемониям и пил спирт-содержащее из обычной пузатой кружки.

Девочки сидели, как аршин проглотив. Не особенно хотелось напоминать Толику о его мандраже и об истерических попытках найти знакомого «медбрата». Зачем напоминать? Лучше не станет, да и так неплохо. И все же Елизавета Юрьевна печальным шепотом выдохнула: «Почему же никто не радуется?» Маргарита, забравшись с ногами на диванную мякоть, защелкавшую пружинами, сонно ответила:

— Да ведь мы и впрямь его выдумали. Может быть. Так выходит, во всяком случае. Все давно забыли это и десять раз сменили пластинку, а наш воз и ныне там…

Лиза уловила подозрительно кошачьи интонации и взмолилась:

— Только не спи. А то я сойду с ума.

Рита лениво зевнула и уверила, что спать не собирается, не такая она дура — уснуть, когда Толик в кои веки пообещал выкатить всякие домашние разносолы и мамин пирог с капустой. Лизу это не слишком убедило: сон всегда побеждает голод, хотя у некоторых уникумов и то, и другое прекрасно сочетаются. Она поспешила набрать Наташин номер — ей стало любопытно, что скажут на этот раз.

Вежливо сказали: «Убирайся». Простая и понятная, и древняя как мир просьба была, разумеется, намечена пунктиром. Удар был завуалирован, смягчен, как ломик, обернутый тряпьем и ватой. Мол, приезжает двоюродное семейство, каким макаром их размещать — непонятно, нежданный гость хуже татарина, понятное дело. И… неприятная тема повисла в воздухе, Лизе ничего не оставалось, как благородно ее закрыть. Мол, не поминайте лихом, за сегодняшнее неловкое утро извиняйте, мы теперь не заразные — можем найти себе другой ночлег. Наташа сначала было пошла на попятную, ведь она и не заикалась об этом и друзей она всегда разместит. Но эпизод уже был сыгран.

Елизавета давно ждала финала. Она не удивилась. Чистым голосом, чуть споткнувшимся от того, что может быть понят неправильно, она отчеканила «спасибо». Без всякой мелочной мести. Она должна быть благодарной людям за долготерпение. Она напользовалась Наташиным домом всласть. Она переждала в нем глухую полосу. Настала пора отдать нагретое местечко другим. Перышки почистила, нюни подтерла. Грусть, конечно, еще покусывала. Но тут она знала, как себя утешить. Уж тебе ли забывать, рассуждала она про себя, что с каждым проходишь свой круг, как пони. Разница — в радиусах и в плоскостях. И если «первые» твои люди, друзья по начальным урокам жизни, оставляют обширные, долгие круги, бывает — во всю жизнь, то чем старше и дальше — тем меньше, ¯же, ¯же, теснее, так и выходит пирамида, которая ведет тебя все вверх и вверх. А с самым «верхним» дядей — боженькой — поди и вовсе разговор короткий.

И бесполезно цепляться за близкую душу, если лучшее с ней уже прожевали. Или прожили. Хотя можно, но это уже из области сантиментов.

Рита с Толиком уже вздрогнули и спорили о Патти Смит. «Не тушуйся, Лизка. Опять поселимся в общаге. Будем жарить картошку на трамвайной печке. На ночь звать гостей с колбасой, заживем ново и сильно».

— Сама-то поняла, что сказала?» — пробурчала Лиза, но от сердца все же отлегло, и сладко было услышать, что Ритка разделит ее изгнание. Она пока еще не умела жить одна.

Удивительно все получалось. Они расстались с окраинной серой общагой, чтоб поймать, как говаривал Леня, цивильный козырь. Якобы. Елизавета рвалась подучить французский, давать уроки непритязательной малышне; занять денег, купить приличные сапоги, устроиться на приличные деньги, продать приличные сапоги, отдать долги, схватить хотя бы синицу, а потом со временем и журавля. Снять себе свой уголок. Завести друга в галстуке без в/п, с в/о и с ж/п. Рита через Соню собиралась закинуть удочки в какие-то музыкальные связи, купить вожделенный саксофон, придумать пару-тройку — как она помпезно выражалась — «композиций». Они ринулись ловить рыбку в мутной воде — в чистой и без них ловцов хватало. В конце концов, нужно было отдохнуть друг от друга… Благие намерения, однако, вымостили совершенно другую дорогу. Неутешительным получалось «итого». Едва намеченные, долгоиграющие радости любви разлетались, как узоры калейдоскопа, под ногами скрипела слишком шаткая палуба. Цепочки дружб рвались, как цепочки заражений, которых, оказывается, не существовало вовсе. Не осталось метки французского шанкра, но и вообще мало что осталось. Лиза вовремя обратила раздумья в улыбку. «Зато остался Толик. Гад, пьяница, чудик, подстрекатель, жучара тот еще, еврей, можно сказать иной раз, что и жид пархатый, но такой родной. Вот сейчас он с нами, живет и дышит и рад знакомым рожам. Он радуется, черт возьми, значит, он настоящий…»

Вневременный. А многие, похоже, временные. Друзья по перепутью. Все, кто жил в Орлином переулке… Когда момент сильнее будущего — то бишь сейчас вкусно, а о «потом» не думаешь — кажется, «все умрем в один день». Человечество обожает никчемно продлевать подобные иллюзии, лелея их в мероприятиях типа встреч выпускников «двадцать лет спустя». «Только не у нас», — взбормотнула вслух Лиза, и посему ей пришлось объяснять всю подводную часть айсберга. Толик уловил смысл, важно кивнул и провозгласил тост: «За великого отделителя зерен от плевел — за сифилис!» Рита заартачилась: «Пить за это — гневить бога понапрасну. Вдруг он ради забавы пошлет нам настоящий…» Толик заявил, что теперь они обрели беспрецедентный в истории медицины иммунитет — ни одна венерическая дрянь к ним не прилипнет. Стоит один раз сильно испугаться понапрасну — и тебе будет даровано вечное противоядие. Алогичный толиковский оптимизм. А Рита постепенно заснула, закинув руки за голову, будто нечто, начертанное на потолке, ниспослало покой в ее душу. Заснула так, будто ничего уже не боялась. «Бон шанс», — пожелала себе и ей Лиза. А короткий осенний день незаметно схлопнулся, как испорченный экран, и за мокрыми крышами уже повисла желтовато-гнойная луна.