Человек отменяется - Александр Потемкин Страница 30

— Ну что, молодежь, насмотрелся я на элиту. Отвращением отозвался мой рассудок. Но не воинственным, а брезгливо-ироничным. А что вы? Что вы разглядели в людях? Смотрим ли мы по-разному на мир или есть что-то общее? Или в вашем возрасте подобные вопросы не лезут в голову? Тогда прошу начать обход выставки. С какой галереи начнем? Как вы, Анастасия Сергеевна, думаете? Я все на вас поглядывал: вы поминутно смеялись. Но чему, никак не мог понять. Может, объясните? Что вас смешило и удивляло? Не моя ли назойливая потребность покуражиться, которую вы угадывали? Я-то знаю, вы человек глубокий, можете многое на расстоянии усмотреть и очень правильно домыслить. Меня действительно распирал смех.

— Как-нибудь позже я расскажу вам о своих наблюдениях. А теперь лучше доверимся Виктору Петровичу. Я так понимаю, что мир выставки ближе всего ему. Он пригласил нас, говорил о ее особенностях. Пусть начинает. Вы не против?

— Пожалуйста. Начнем с самых дорогих бутиков.

— Конечно, конечно! — с готовностью воскликнул Дыгало. — Я хочу показать вам несколько самых шикарных салонов. Там вокруг экспозиций одна крутизна. Следуйте за мной. Молодой человек как-то сразу понизил голос и склонился к уху Химушкина: — Ох, как я вас понимаю. Я их сам так ненавижу, что сил нет. В этом все и дело. Они мешают мне жить. Поверьте! Точно говорю. Впрочем, так же как и вам. Я-то наблюдал за вами. Вы тоже их не терпите и презираете. Уж не отказывайтесь, за эти несколько минут я многое о вас по выражению лица узнал. И обрадовался, знакомству обрадовался. Ох, мне бы их спесь, их напускное великолепие… — Тут архитектор осекся, в глазах словно пробежала молния, и он быстро прошел вперед.

«Что за признание? Совершенно непонятно, почему он так сразу передо мной сокровенные мысли вдруг выдал? — Химушкину казались не по душе речи нового знакомого. — Да и что он такое особенное во мне увидел? Странный парень. Кого он любит, кого ненавидит — мне-то какое дело? Пять минут знакомы, а он уже с откровениями лезет. Ладно, молодежь нынче сумасбродная, обойдемся без грубых нападок. Возмущаться не хочется. Недосказал что-то нынче, позже, все, что обузой на душе лежит, обязательно выскажется. Тогда и рассудим. С незапамятных времен так было.

Они остановились у галереи «Делико». В ней выставлялась антикварная мебель. Наборные шпалеры из ореха, волнистой березы, амаранта, черного и красного дерева, лимона, палисандра, яблони являли прекрасную гармонию красок и рисунков стеклярусного кабинета китайского дворца. Огромное панно украшали павлины, райские птицы и экзотические растения Востока. Не хотелось верить, что все это дерево. Казалось, стены обтянуты нежнейшим шелком. У господина Химушкина возникли даже бредовые воспоминания — он думал о каком-то утраченном прошлом, о сверхценных идеях, которыми обогащался в этих райских кущах… Поток наваждений на короткое время совершенно отвлек его от реальности.

— Замечательное панно! — любуясь тонкой работой, сказала Чудецкая. — Какой это век? Судя по рисунку, конец семнадцатого.

— Может быть, может быть. Чтобы узнать поточнее, спросим у менеджера, — Дыгало подошел к даме, представляющей торговый дом «Делико»: — Скажите, пожалуйста, несколько слов о ваших замечательных шпалерах.

— Архитектор Ринальдинио. Начало восемнадцатого века. Сделаны из деревьев самых разных пород. Цена шестидесяти квадратных метров — тридцать пять миллионов евро. Налог на добавленную стоимость платит покупатель. Рассказать что-нибудь еще? — осмотрев с ног до головы гостей, миловидная дама скромно улыбнулась и отошла к другим.

— Это же сорок пять миллиона долларов! — вспыхнул Виктор Петрович. — Совсем с ума сошли. — Глаза его заблестели и сузились. По всему чувствовалось, что он болезненно оскорбился. Какой-то злющий дух основательно вселился в Дыгало. Его лицо будто окаменелое, блестящие неподвижные глаза выдавали маниакальное возбуждение.

— Как сорок пять миллиона долларов? — вдруг очнулся от грез Семен Семенович.

— Вот так! Сами же слышали! — нервно выпалил Виктор Петрович.

— Эта сумма не укладывается у меня в голове, но вещь дивная. Ценами не возмущаются, господа, ценам можно удивиться и выстраивать собственную жизнь под доступный уровень затрат, — заявила Анастасия Сергеевна. — Большой интерес вызывает у меня вот этот небольшой комодик. Но интерес совсем другого рода. Совершенно очевидно, что выполнен он в стиле барокко. Уж очень помпезен. Много начищенной под золото бронзовой фурнитуры. А я к этому стилю равнодушна. Сегодня барочные изделия для меня выглядят как кич! Но пользуется ли этот шкафчик спросом и во что оценивается? Пожалуйста, Виктор, побеспокойте еще раз эту любезную даму.

Менеджер жестом попросила их подождать, и, закончив беседу с другими, подошла: «Я слышала ваш вопрос. Надеюсь, назвав меня любезной дамой, вы не иронизировали. Этот шкафчик, действительно, выполнен в стиле барокко. Его цена девять миллионов евро.

— Двенадцать миллионов долларов? — Семен Семенович разразился смехом.

— Вы что, с ума сошли? — обезумел Виктор Петрович. — Да как вы смеете? Это же издевательство над русской нацией. У нас две трети страны голодает, а вы шкафчик оцениваете в месячный бюджет социальных пособий всех граждан Архангельска, Вологды, Сыктывкара! Извращенцы!

— Что вы на меня кричите? Разве я хочу у вас что-то отнять? Я просто переводчик. Сама удивляюсь таким ценам. А вам советую сойти с этого ковра. Этот экспонат особенный.

— Простите моих коллег за несдержанность, — вмешалась Чудецкая. — Что с вами, господа? Вы, вы… — она недоуменно смотрела на Дыгало, — меня очень смутили. Как можно кричать на женщину? Да и при чем тут она? А вы, Семен Семенович… Что тут смешного! Сама виновата, зачем я согласилась пойти!

— Не горюйте, Настенька, — вытирая от смеха слезы, сказал Химушкин, — правильно сделали, что пошли. Где же еще увидеть такую оперетту. Ваш кавалер прав: как можно торговать по таким ценам в России, если средняя месячная зарплата у нас около ста тридцати долларов? Он у вас такой серьезный и грозный, а я-то думал, подобные молодые люди уже не существуют. Поздравляю, отличный друг у вас, Настя. Скажите, — теперь он обратился к даме, — а этот ковер, на котором мы стоим, сколько он стоит?

— Не скажу. У вас опять будет припадок. Один смеется, другой гневается. Лучше сойдите с него.

— Обещаю полнейшее спокойствие. Клянусь немедленно отступить, — С. С. приложил палец к губам.

— Семнадцать миллионов евро! — она боязливо попятилась от них.

— Семнадцать миллионов евро? Это же двадцать два миллиона долларов! — вскричал Семен Семенович голосом счастливца. И тут же вспрыгнул на стоящий рядом стул: «Я не позволю себе стоять на таком дорогом ковре. А если с меня плату потребуют? Я же нищий!»

К нему подбежал крупный мужчина с табличкой на лацкане «Охрана».

— Спускайтесь немедленно, — прошипел он.

— Боюсь. Стоять на ковре в двадцать два миллиона долларов, мужества не хватает. Не слезу, хоть убейте, — расхохотался господин Химушкин.