Ultraмарин - Валерий Зеленогорский Страница 30

Я кошельков не ношу, лопатники тоже не жалую, борсетки презираю, а портфели считаю очень буржуазными и в руки их не беру. Деньги, когда они водились, всегда держал в карманах, ближе к телу, так казалось надежнее, хотя больше, чем сам, никто не украдет. Нелюбовь к кожгалантерее гнездилась в самом детстве – сначала ранец, а потом школьный портфель прижимали к земле, наваливались своим бессмысленным грузом и не давали воспарить в небо. Единственное, что из этих предметов осталось в памяти, – старое потертое портмоне из кожзаменителя и чемоданчик типа дипломат, подаренные папой в девятом классе. Он купил себе новые, а старые отдал мне, признав меня таким образом совершеннолетним.

Что носить в портмоне, я не понимал. Деньги на обед в школьном буфете там терялись, как гайки в коробке с гвоздями и скрепками, паспорта тогда у меня не было, прав тоже. Можно было хранить фотографию любимой, но и ее не имелось. Носить пустой бумажник – как-то глупо, и я его выбросил. С дипломатом все сложилось иначе – я стал ходить с ним в школу и сразу повысил свой рейтинг среди тех, кто носил тетради, засовывая их под брючный ремень, или в папках с тесемками, как в кальсонах.

С этим дипломатом я получил два образования, среднее и высшее. Польза от них была невелика, но дипломы тогда не продавались в переходе, да и в городе, где я учился, первый переход появился, когда я все окончил.

Это угловатое чудовище для переноски вина и грязного белья из бани ждало меня из армии. Устройство это чудо советской кожгалантереи имело блядское – он открывался в самый неподходящий момент, и все держали палец на крышке, страхуя себя от неожиданного извержения содержимого.

Такой момент у меня случился. После вуза я работал на одной швейной фабрике в плановом отделе и считал цены на женское белье типа панталоны.

Занятие это для меня привлекательным не было, рассматривать целый рабочий день женскую сбрую в разных фасонах и расцветках и считать, сколько чего стоит в деталях этих предметов, – для двадцатилетнего молодого человека, прямо скажем, не самое романтичное дело, да и болезнь могла развиться профессиональная – фетишизм, а тогда даже молока не давали за вредность, суки профсоюзные.

Посчитать, сколько стоят трусы, было не самым главным в той работе. Нужно было согласовать в государственном органе, за какую цену главный орган женщины-матери будет защищен от непогоды и чужих глаз. Страна определяла, сколько и каких трусов нужно советской женщине, а главное – какова должна быть их цена. Родина-мать не могла пускать государственный вопрос на самотек, всем должны были быть доступны трусы – и академику, и путеукладчице, с голой жопой государство никому ходить не разрешало, не то что теперь.

Вот на таком передовом рубеже экономической науки я стоял в то время.

Каждую неделю, собрав образцы продукции и документы, я ехал в городской отдел цен – утверждать их с учетом государственного интереса.

Ехать в центр приходилось на трамвае, я садился у окошка, на коленях лежал дипломат с трусами, и никто не знал о моем тайном грузе. Я чувствовал себя дипкурьером, как Теодор Нетте, из посвященной ему, пароходу и человеку, поэмы Маяковского.

Один раз в вагон вошла девушка, хорошенькая такая, в короткой юбке и, видимо, в трусах не нашего производства. Я подозревал, что на ней трусы «неделька», это чудо польского производства я видел на выставке у нас на фабрике. Она села рядом со мной на единственное свободное место, и я завел с ней разговор о духоподъемном.

Начал я издалека, о погоде говорить смысла не было – июльская жара душила своими градусами, спрашивать, где она отдыхает этим летом, тоже было банально – все загорали на городском пляже или ездили в деревню. Пришлось спросить о том, где она выходит. Вопрос незатейливый, но не хамский, предполагающий развитие сюжета.

Девушка ответила естественно и без жеманства, что едет в центр. По ее реакции я понял, что в пьесе есть перспектива сыграть главную роль с драматическим финалом, приправленным легкой эротикой.

Мы познакомились, она оказалась Дева, а я Овен. В знаках я был не очень, не верил, что людей можно разделить на двенадцать стад, как-то хотелось некой отдельности, но ей знаки Зодиака показались темой интересной, и я с видом потомственного астролога и хироманта взял ее за руку и стал гадать на судьбу по линиям.