Люди ПЕРЕХОДного периода - Григорий Ряжский Страница 30

Держать братский совет с Пашкой я не стал, просто на другой понедельник мы с ним вышли по месту новой службы, в состав лихой бригады одной из городских ОПГ, самыми простыми солдатами, где для начала, встав на довольствие, получили по даровому кастету. Короче, сделались низшими — если квалифицировать по признаку подчинённости верхним, учитывая наличие у тебя мандата, разрешающего, начиная уже со вторника, пристальней, чем раньше, глазеть по сторонам, важничать, придав лицу бесстрашие и суровость, а также принимать участие в боевых операциях по изъятию у народа излишков, наезжая там и сям на отдельных его представителей. Рядом несли службу такие же, как мы, мелкота из бывших неудачников, сплошь и рядом порождаемых улицей: мелкие воры, угонщики тачек, ранее не организованное хулиганьё и гоп-стопники, скрытые наркоманы, решившие упорядочить таким макаром добывание жизненно необходимых доз, и прочие «individua» из «liberum gregem» — «индивидуумы свободной стаи» — так обозвал наше новое дело брат мой Паштет, заступив на должность моего персонального старпома. Надо сказать, в трудоустройстве этом немалую роль сыграло наше былое лидерство на малолетке. И плюс к тому намёк на селезёнку бывшего тамошнего верхнего.

Проверять сведения в кадрах ОПГ не стали, просто один серьёзного вида дядя, типа бригадир, какой беседовал со мной, с перебитым носом и тусклым взглядом, одетый в кожаный пиджак и треники с лампасами, дал понять, что если где-то после не сойдётся, то особо упрекать за это никто не станет, просто уроют за попытку въехать в рай на чужом херу́, поскольку такое не прощается, даже если и нет у тебя ещё права избираться и избирать. Он в тот день пришёл забирать месячную выручку, а я его выследил, угостил закурить и представился по полной форме. Сказал ещё для пущей убедительности, что только откинулся с малолетки и к тому же имею неотличимого брата, так что случись вдруг чего, то алиби будет обеспечено, если всё делать по уму.

Он говорит:

— Это как, в смысле?

Я в ответ вежливо растолковываю, дивясь его недогадливости:

— Ну гляди сам, к примеру, валю типа́ какого-нибудь или, предположим, берём кассу, а я дома позабыл лыжную шапку с глазницами. И ни хера, всё тип-топ, ваши пишут, наших нет.

— Это почему так? — не врубается бригадир. — А где ж наши-то были в это время? Кто валил-то?

Я жму плечами, попутно стремясь засунуть свой снисходительный тон себе же сами знаете куда.

— Были на месте, в том-то и дело. Вместе со мной. А братан мой, Паштет, в это время делал бы себе-мне нормальное алиби. В смысле, для меня. В людном месте и при свидетелях. Допустим, поскользнулся на гнилом банане на глазах у мента, а после отряхнулся и у него же справился, как лучше отыскать травмопункт. Ну, как Штирлиц сделал с чемоданом радистки Кэт — помнишь?

— И чего? — снова не въезжает кадровик в лампасах. — В чём фишка-то?

— В том, — отвечаю, — что «non apparet — culpa nulla», — и дешифрую: — «Нет доказательств — нет вины», как говорится. Паштет такое из учебника вызнал, ещё в колонии, пока всё, что там плохо лежало на самой поверхности, перегонял с русского в латынь и обратно. Ему придумалось, и он сразу же со мной поделился. Сказал, «praesumptionem innocentiae» — презумпция невиновности. А я вот с тобой теперь делюсь, как нижний с серединным.

Ну, он чешет себе за ухом и говорит мне, но уже с зачатком первой уважухи:

— Далеко пойдёте с Паштетом, чувствую, это ж надо, как изловчились выдурить такое, прям не подкопаешься. — Но тут же озадачивает: — А если догонят, что двое вас на одну морду, чего делать станете, как отпираться тогда? Один же, наоборот, другого паровозиком тогда потянет как сообщник, и выйдет вам групповая статья с предварительным умыслом, а это всегда херовей, чем без неё.

Ну, к этому вопросу я уже и сам был готов, без Паштета: тот, главное дело, правильную основу заложил, верно обозначив самою суть нашей будущей криминалиады и вовремя наметив ментальные, как сам же и сказал, подходы к ней. Дальше я уже самостоятельно развил его идею, мысленно протянув её в нашу будущность на ниве противоправных, но и праведных дел.

— Смотри, — говорю ему уже как окончательно свой, — и вникай, братан. Даже и просекут если, что подмену устроили, всё равно ни за что не докажут, какой, кто, когда и где был один из двух одинаковых нас и чего натурально сотворил. У нас даже отпечатки пальцев одинаковые, как две карты одной и той же страны с той же типографии. И у зубов одна морфология, так Паштет вычитал, не говоря уж про рост, вес и форму ушей. Это я к тому, что если что, то пойди ещё разберись, кто кого лапал и чья рука осталась на месте события. В смысле, палец, отпечаток его потного следа. Или при пожаре, скажем, зубы остались при челюстях, так и тут тоже не факт ещё, чьи и от кого из нас, если один, не дай бог, — того, а другому ответ держать. Какому, господа присяжные? — Я выпустил воздух и продолжил обволакивать дядю преимуществами криминальной жизни сообщества при наличии в ней однояйцевых бонусов: — А дальше мы с Паштетом просто идём в глухую отказку, как дозволяет Конституция, а присяжные пусть себе после яйца шлифуют, вхолостую, потому как при такой нашей двоякости просто пальцем тыкнуть в никого из нас им уже не удастся, больно легко сшибка выйдет, что не может на приговоре не отразиться, а это недопустимо по новому уложению, я сам про это читал. Плюс нормальный заступник, из прирученных и запуганных нами же юридических адвокатов.

Смотрю на него с надеждой, кручу у себя в голове, чего у него на уме, но уже и так вижу — берут, к себе берёт, в свою бригаду: по глазам заметно, по носу, по лампасам этим дурацким, по всем делам чувствуется, что уже и сам прикидывает, как на этом деле подняться, приспособив эту ловкую теорию нашей с братом неподсудности к реальным преступным делам. А ещё думаю, что лучше к этому попасть, чем к другому. Этот, видно, недалёкого ума бандит, без нужной скорости в голове, больше бык, чем волк или орёл, такого свалить проще, чем у кого котелок башки нормально варит. А после его же место занять, если чего. Главное теперь — взять крепкий старт, ввязаться, запустить правильный механизм и стать уже, наконец, нормально признанными людьми.

Что же касается этой нашей близнецовой особенности, то во всей этой истории с Лиахимом, если отмотать и чуток вернуться, тот выбор, который Череп сделал в отношении меня и брата, скорей всего обуславливался мудрёным паханским планом, чтоб и дело сделать, и концы из воды не торчали. Весь прогрессивный мир, без малого, следил, наверно, напрягши интерес, как живётся Химику и как ему отбывается в наших краснокаменских местах строгого режима. И то ещё интересовало планету, когда власть, одумавшись, придёт на выручку к тому, кого сама же засадила, хорошо не просчитав баррели, доллары и последствия. Но об этом я доложу вам после, сперва закончу излагать про то, как мы с Паштетом поднимались над нижними, растя к серединным с опережением графика заслуг.

Первое же дело, которое поручили, было несложным, но ответственным по части исполнения, и потому осуществлять его пришлось больше мне одному, чем обоим нам. Паштет, хоть и однокровный близнец, но самой крови всегда не любил, шарахался от одного её вида, старался избавить себя от любой возможности узреть её на любом живом теле. При этом считал, что всего можно добиться словами, особенно если уложить их в правильную конструкцию.