Мой белый - Ксения Буржская Страница 30

Витя слегка улыбнулся. Поймал его за запястье, потянул к себе.

– Чего, нравится татушка?

– Нравится, – выдохнул Леня и инстинктивно попятился.

– Хочешь такую же наколю?

Леня кивнул – неуверенно, но Витя держал его крепко.

Бабушка убьет, подумал Леня, когда Витя повалил его на тахту и одним махом задрал свитер и майку.

– Отстань, блин, – для проформы сказал Леня, смеясь, но с тахты не встал.

Через мгновение Витя сидел на нем, как йог на иголках, и ковырял ему грудь жужжащей машинкой.

Мертвые, трупы, машина переехала ежа, думал Леня, вонючие бомжи, шлюхи с Курской, дерьмо в подъезде.

Что угодно – только бы не думать о том, что Витин крестик, когда тот склоняется с машинкой, щекочет ему живот. А пот капает туда же раскаленным воском. И вообще все слишком близко – нельзя же так.

– Готово, – наконец сжалился Витя. Соскочил с него и стоял, довольно рассматривая сверху свою работу.

– Спасибо, – сказал Леня, как можно быстрее напяливая майку.

– Что, не посмотришь даже? – усмехнулся Витя. – Вот, подойди. Он подвел Леню за плечи к зеркалу, просунул руки под мышки и задрал ему майку. – Ну че, художник я?

– Художник.

– То-то же.

Леня смотрел в зеркало на Витю и не мог ему простить, что он такой смелый, такой красивый, такой невозможно уверенный в себе. И как бы ему хотелось быть им, залезть в его шкуру и там и остаться. Или хотя бы прижаться к нему и заснуть. Но как же это мерзко – думал Леня, как все это только пришло мне в голову. И тут он с ужасом понял, что никакие мертвые белки и ссаные тряпки его уже не спасут.

Леня развернулся, не зная, что ему сделать – ударить Витю или поцеловать. Витя не двигался. Все та же усмешка зависла на его лице.

– Решайся на что-нибудь или вали, спать охота, – зевая, бросил Витя, заметив его терзания и комок из свитера, который Леня прижимал к своим джинсам.

Леня почувствовал себя голым, вспомнил тот день, когда мать принесла гитару, тот день, когда мать уехала, пообещав забрать его с собой, осознал, что сегодня впервые почувствовал то забытое желание, и это желание было ужасным, оно сломалось, испортилось, сбылось совсем не так, как он хотел.

Что он чувствовал тогда? Посмотрите в энциклопедии: львы и косули, гончие и дичь, киллер и жертва.

– Не художник ты, а говно! – закричал вдруг Леня. – Говно ты полное, понял? И поешь ты говно всякое!

И, борясь с подступающими рыданиями, пошел на таран, размахивая головой, как взбесившийся бычок. Витя взял его за плечи и тряхнул хорошенько, так что из Лени чуть все кости не высыпались по одной.

– Если хочешь чего-то – бери, а ссышь – так не выдавай себя, – миролюбиво сказал Витя. – Иди умойся, мокрый лосось.

Позже Леня подумал, что это был лучший совет, который ему давали в жизни. Витя стал ему за мать, Википедию и исчезнувшего отца – так просто и доступно он объяснил Лене, как нужно жить. И еще: предчувствие – лучшее из чувств. Это Леня тоже понял.

Год спустя он лишился невинности на вечеринке по случаю выпускного с одноклассницей – у нее была самая большая в мире грудь, самые длинные волосы и самая красная помада. С каждой секундой знакомства с этой нескончаемой женственностью он выбрасывал, вычеркивал из себя Витю, который был во всем – в небе, воздухе, музыке и дыхании, а кораблик нестерпимо жег.