Зимний солдат - Дэниел Мейсон Страница 30

– Вам это о чем-нибудь говорит? – спрашивала она.

Люциуш не знал. Однако то, что случилось с солдатом, уже не казалось просто последствием взорвавшегося снаряда. По всей видимости, это было глубже, уходило дальше в прошлое.

– Сны? – спрашивала Маргарета, взяв в руки набросок дерева, на котором, словно фрукты, были развешены тела.

Всплыло воспоминание поездки из Надьбочко: бесконечное поле, гусар, красные гвоздики, расцветающие на лошадиных головах. И глубокая темнота леса, замерзшее повешенное тело поворачивается на веревке.

– Возможно, – сказал Люциуш.

Она положила рисунок и медленно провела пальцем по висящим телам.

– Как вы думаете, ему станет лучше?

И снова он не знал, что сказать. Если это сумасшествие, у них еще меньше шансов его вылечить. Он был на трех лекциях, посвященных помешательству, видел единственного пациента, мужчину с диагнозом dementia praecox, который считал, что им управляют электрические провода, исходящие от Императора. Но как лечить таких людей? Бром, морфий, холодные ванны, садоводство… удавалось ли кого-то вылечить такими средствами? Потом он подумал о других видах безумия, о мифах, которые он читал в детстве: внезапное нападение визжащих фурий, их жертвы в ужасе спасаются от хлопающих крыльев своих мучительниц.

Они вместе рассматривали страницу, где маленькие драконы свернулись рядком между набросанными портретами, безглазые, с волнистыми гривами и загадочными символами на животах. Твари казались удивительно знакомыми, как будто Люциуш уже с ними встречался. В какой-то книге о рыцарях и чудовищах? Он не мог вспомнить.

Через неделю солдат начал стонать.

Это случилось ночью. С широко раскрытыми глазами он раскачивался взад-вперед, а резиновые трубки елозили по одеялу, мокрому от мочи и бульона. Звук был низкий, больше похожий на лихорадочную молитву, чем на мучительный стон; он поднимался и опускался, словно солдат повиновался порыву ветра, который ощущал он один.

Из дальнего конца церкви послышались протесты других больных. А ну тихо! Прекрати вопить, а то я сейчас встану и тебя заткну. Даже дезориентированные солдаты с ранениями головы заволновались и принялись сыпать невнятными шепелявыми проклятьями.

– Ш-ш-ш, – прошептала Маргарета, снова наклоняясь к солдату. Она гладила его по волосам и успокаивающе бормотала, пока он не затих.

Они с Люциушем ушли. Через час все началось снова.

На этот раз они обнаружили, что солдат сидит, вцепившись в собственные волосы. На губах его пузырилась пена, руки и ноги напряглись и казались твердыми, как трубы. Пульс в запястье был таким частым, что Люциуш не мог его посчитать. Глаза запали, веки побелели. Ужасный гул раздавался откуда-то из глотки.

Жмудовский оглядел церковь.

– Дайте ему что-нибудь, а то остальные убьют его еще до утра.

Люциуш перерыл аптечку, нашел таблетки морфия для инъекций, растворил одну и набрал в шприц. Он приблизился к больному, держа руку на поршне, готовый сделать укол.

Гудение сделалось непрерывным, теперь оно было громче. Люциуш взглянул на Маргарету, и та повернулась к санитарам.

– Держите его крепко, – велела она.

Но солдат, казалось, не заметил укола. Через полчаса они вкололи еще дозу морфия. Потом калия бромид. Атропин. Хлоралгидрат. Снова морфий.

Наконец, час спустя, он заснул. Было почти два часа ночи.

В пять Маргарета постучала в комнату Люциуша.

Не хочется так скоро будить вас, сказала она, но у солдата опять началось.

Снег кружился вокруг них, когда они быстро пересекали двор. Солдат лежал на спине, вжав подбородок в грудь. Он выглядел так, словно его связали, и приподнял голову, стараясь разглядеть своих мучителей. Тело было таким же напряженным, как накануне, вдохи-выдохи – резкими и внезапными, вены так сильно выступали на лице и шее, что, вопреки своим медицинским познаниям, Люциуш боялся, что они лопнут. Ноздря темнела запекшейся кровью, на щеке засохли следы крови и соплей.

– Он проснулся в четыре, – сказала Маргарета. – Выдрал зонд. Она пощупала его пульс. – И пульс, опять…

Солдат таращился мимо них на невидимых демонов.

И снова Люциуш принялся шарить в аптечке. Солдату явно стало хуже, глаза более безумные, чем вечером. Возможно, морфий вызывает у него бред? Но что же делать? Военные руководства рекомендовали давать транквилизаторы, чтобы взбудораженный пациент уснул. Еще хлорал? Еще бром? Эфир? Но все это казалось каким-то ветеринарным подходом, это не был обычный солдат, который бредит от боли. Но тогда что? Растереть ему грудь камфорным маслом? Дать ему еще бульона? Кроме морфия, брома, атропина и хлорала, у них имелось только еще одно лекарство от нервного возбуждения – веронал, который они не использовали много месяцев. Люциуш посмотрел на флакон – половина таблеток в нем превратилась в пыль. От припадков, но обладает и седативными свойствами, в Вене был в моде у знакомых его матери, хотя сама она, конечно, его не принимала – у нее просто не было нервов, которые нуждались бы в лечении. Люциушу в голову не приходило давать веронал солдатам, незачем было, тем более что бром медицинская служба поставляла в промышленных количествах. Он вытряхнул таблетку, потом еще одну и подошел к солдату.

Он не смог разжать ему челюсти, поэтому раздвинул губы и раскрошил таблетку о зубы. Крошки просыпались на подбородок. Маргарета подобрала их большим пальцем и запихала поглубже за щеку больному.

Солдат не двигался, лицо его покраснело, кулаки были сжаты так крепко, что, как они позже увидели, ногти вонзились в ладони.

Высокие окна окрасились кобальтом – занимался рассвет.

– Думаю, надо начать обход остальных пациентов, доктор, – сказала Маргарета. – Пока он снова не начал кричать. Если за час не заснет, попробуем что-нибудь еще.

И снова привычный ритуал – сперва переломы и ампутации. Они были на середине второго ряда, когда из южного трансепта раздался свист.

Они поспешили туда; солдат лежал на спине, дышал спокойно. Веки прикрыты, но на этот раз не зажмурены.

– Он заговорил, – сказал Жмудовский.

Они склонились над пациентом. И снова раздался шепот, очень тихий.

– Не понимаю, – сказал Люциуш.

– Szomjas vagyok, – сказала Маргарета. – Это по-венгерски: «Я хочу пить».

Из кухни принесли миску супа.

Солдат позволил Маргарете накормить его, открывая рот навстречу каждой ложке. Руки его оставались неподвижны. Он не смотрел ни на Маргарету, ни на Люциуша и Жмудовского, которые сидели на корточках у его постели, оба совершенно потрясенные, как будто им не доводилось видеть ничего более невероятного, чем солдат, поедающий суп.

Эффект продлился до середины дня.

Потом все началось снова: напряженное тело, покачивания взад-вперед. То же ритмичное гудение. Люциуш достал из кармана шинели флакон веронала и вытряс на ладонь еще две таблетки. На этот раз он засунул их глубоко за щеку солдату.