Тайное дитя - Луиза Фейн Страница 30

– Что скажет профессор Хэмилтон?

– Элис, будьте любезны, приготовьте горячую ванну. Миссис Фолкс, пожалуйста, пошлите за доктором. Элли, тебе больно?

Даже миссис Беллами выглядит почти довольной, видя, что Элинор вернулась. Повариха всовывает ей в руки чашку горячего сладкого чая, бормоча о людских сумасбродствах.

Когда зубы Элинор перестают стучать, она просит ни при каких обстоятельствах не рассказывать Эдварду о ее прогулке. Она не хочет его волновать. И конечно, пусть попросят доктора приехать поскорее!

Напольные часы отбивают три часа ночи. Вместе с последней вспышкой обжигающей боли Элинор выталкивает в мир новорожденного мальчика. Доктор Харгривс объявляет, что ребенок весит несколько меньше требуемого, но вполне здоров. Акушерка обмывает младенца, плотно пеленает и передает, словно тряпичную куклу, в руки Элинор. Младенец весь в пятнах, красный; его личико морщится, как у крошечного древнего человечка. Он открывает глазенки и пытается сосредоточить взгляд на лице Элинор.

– Привет, Личинка, – улыбается она сыну. – Я очень рада с тобой познакомиться.

Взгляд младенца застывает на ее рте. Он надувает губки, словно пытаясь ей подражать. На головке топорщатся завитки каштановых волос, все еще влажных после купания.

Элинор смотрит на доктора Харгривса, который велел акушерке собрать послед и сжечь. Это тоже должно способствовать здоровью ребенка.

– С ним действительно все в порядке? – хрипло спрашивает Элинор, у которой почему-то саднит горло. – Нет никаких признаков… – Ей не произнести проклятое слово. – Никаких нарушений?

– Совсем никаких.

Доктор благожелательно улыбается ей, глядя поверх младенческой головы.

– Вы уверены, что он вполне здоров? – умоляет Элинор, снова отказываясь упоминать Мейбл.

– Честное слово, он в превосходной форме, – уверяет ее врач, сжимая руку. – Судя по его виду, младенец родился не на месяц, а лишь на две недели раньше срока. Как вы понимаете, даты родов не поддаются точным расчетам. Но конечно, он родился преждевременно.

Элинор кивает, глотая комок в горле. Мейбл тоже родилась совершенно здоровой. Кто знает, какое будущее ждет этого ребенка?

– У вас нет никаких причин для страха. – Доктор Харгривс по-прежнему держит руку Элинор. – Мы понятия не имеем, чтó могло вызвать нарушения у Мейбл. Вы можете этого даже не помнить. Скажем, ударилась головой, чего-то сильно испугалась. Причиной могла стать и болезнь, перенесенная в раннем детстве. Все говорит в пользу того, что ваш сын будет совершенно здоровым. – Врач отпускает ее руку. – Попросить Фолкса отправить профессору телеграмму?

– Да, пожалуйста, – соглашается Элинор, опуская голову на подушку.

– Вам следует поспать.

– Но не могли бы вы сначала послать сюда Роуз? Уверена, ей захочется увидеть племянника.

– Конечно. – Доктор Харгривс касается ее руки и уходит.

Наконец-то она остается наедине с Личинкой, которого держит на руках. Разумеется, нужно будет выбрать сыну подходящее имя. Не оставлять же за ним это, хотя сейчас оно вполне подходит для сморщенного комочка жизни. Элинор смотрит на ребенка и ждет, когда ее захлестнет волной любви к нему. Так было при рождении Мейбл. Она меняет позу, не сводя глаз с успевшего заснуть сына. Но она… ничего не чувствует. Полное отсутствие эмоций. Совсем ничего. В открытую дверь комнаты доносится музыка из гостиной. Роуз завела граммофон. Звучит песня Фэтса Уоллера «Squeeze Me». Элинор слышит голос доктора Харгривса. «Мисс Кармайкл, рад сообщить, что у вас появился здоровый племянник». До ее ушей долетает смех и взволнованный разговор.

«Это придет», – твердит себе Элинор, подавляя неожиданный всплеск паники в животе. Любовь невозможно ощутить волевым усилием. Она сильно утомлена. Минувший день был таким долгим и трудным. Нужно хорошо выспаться, и ее чувства изменятся.

Из гостиной по-прежнему доносится сладкий, вкрадчивый голос Фэтса Уоллера, поющего о маленьком Купидоне. Дразняще-нежная мажорная мелодия не поднимает Элинор настроения.

– Элли, дорогая, отлично сработано!

Роуз влетает в комнату и присаживается на кровать. Она целует сестру в лоб, затем переводит взгляд на колыбель. Ее лицо расплывается при виде спящего Личинки, тепло укутанного от январского холода. На мгновение Элинор кажется, что все будет в порядке, но она тут же вспоминает о беде с Мейбл, к которой добавляется зримое отсутствие Эдварда. Ее накрывает сумраком, словно покрывалом свежевыпавшего снега.

– Какой красивый, – шепчет Роуз. – Такой крошечный и такой совершенный.

Она улыбается и с предельной нежностью проводит по щечке младенца. Потом снова подходит к кровати, обнимает Элинор и мягкими прохладными губами целует горячую щеку сестры.

– Элли, дорогая, – говорит Роуз, усаживаясь рядом с Элинор. – Мне так неловко из-за позавчерашнего вечера. Ты же знаешь, я восхищаюсь тобой и люблю тебя больше, чем кого-либо.

Элинор касается ее руки и вновь откидывается на подушку, закрывая усталые глаза.

– Знаю. Я тоже очень тебя люблю. И мне неловко. Но я очень за тебя волнуюсь. Все только потому, что я слишком о тебе забочусь…

– Знаю, Элли. Потому я и хотела сказать: пожалуйста, не волнуйся. В смысле, из-за Марселя. Мы переписываемся, и не более того. Мы не собираемся жениться, а то, что я наговорила позавчера, несерьезно. Я просто была сердита. У меня нет намерений видеться с ним. Знаешь, я очень хочу стать журналисткой. Моя парижская мечта только окрепла после учебы в Лондоне. О такой работе наша мама не могла и мечтать. Но нынче нам, женщинам, это доступно. Мы можем. Мы должны. Брак с Марселем помешал бы осуществлению моей мечты. Понимаешь? – Роуз смеется. – Тебе не о чем беспокоиться. Куда важнее сосредоточиться на Мейбл и новорожденном сыне. Они для тебя важнее всего.

– Да, – соглашается Элинор, продолжая думать о том, что считать бóльшим злом: Марселя или карьеру журналистки. Возможно, Марселя. – Так оно и есть.

Обе некоторое время молчат.

– Элли, я больше не хочу стычек с Эдвардом. Ты можешь не говорить ему о письмах? Это всего лишь письма. Пожалуйста.

– Хорошо, не скажу, если ты обещаешь, что это правда.

– Обещаю, – отвечает Роуз и снова целует сестру в лоб. – А сейчас тебе просто необходимо поспать.

Элинор просыпается от криков младенца, раздающихся из колыбели. Из щелей между занавесками льется солнечный свет. Элинор берет сына на руки, осторожно укачивает. Младенец успокаивается и снова засыпает. Она раздвигает занавески и ненадолго задерживается возле холодного окна, глядя на заднюю лужайку, успевшую покрыться тонким слоем снега.

– Знаешь, мы и в самом деле не ожидали увидеть тебя так рано, – говорит она, всматриваясь в личико сына.

Набросив на плечи платок, она возвращается в теплую постель и звонит, чтобы ей принесли чай.