Опоздавшие - Хелен Кляйн Росс Страница 30

Оштукатуренный потолок местами был так низок, что даже невысокой Брайди приходилось сгибаться, но ей нравилось, что комната не годится никому другому. Холлингворты, как истинные протестанты, были тощие и высокорослые. Все они хорошо относились к Брайди, но именно эта возможность уединения грела ей душу. В ее комнату заходила только Нетти, и хоть ростом была выше, ей тоже не приходилось сгибаться в три погибели.

Признаться, Брайди не ожидала тепла с ее стороны. По словам Аделаиды, давние слуги зачастую принимают в штыки новичков. Видимо, девушек сближало то, что обеих на службу взяли из милости. Однажды Брайди спросила, не хотела бы Нетти поменять свою жизнь.

– Я дала обещание миссис Холлингворт: если с ней что-нибудь случится, я останусь в доме до тех пор, пока Ханна, младшая в семье, не выйдет замуж. – Нетти пожала плечами. – Здесь мне хорошо. И куда еще идти-то?

Нам обеим больше некуда идти, подумала Брайди. Она представила себя дряхлой старухой, еле-еле взбирающейся в свою комнатку. Ладно, ей всего семнадцать, до старости еще далеко.

Брайди спустилась в кухню.

– Доброе утро, – поздоровалась она с Нетти, которая вынимала из духовки поднос с сахарным печеньем. Ужасно захотелось съесть хоть штучку, но до причастия нельзя. А вот Нетти – баптистка, у них собрания по вечерам.

Брайди натянула перчатки, черным ходом вышла на улицу и зашагала к церкви Матери печалей. Она любила эту дорогу к храму. Совсем как в детстве, воздух полнился ароматами древесной коры и трав, разогретых солнцем. На полях, обнесенных каменными оградами, высились скирды сена и стожки овса. Слышались пересвист боболинков, меланхоличное блеяние овец. Утоптанная тропа огибала озеро, где неизменно встречался мальчишка с бадейкой бурых рыбин, потом бежала вдоль грушевой рощи в цвету и молочной фермы, взбиралась на пригорок, пересекала монастырскую лужайку и выводила к распахнутым, крашенным суриком дверям церкви в белой дощатой обшивке и колокольне, взметнувшейся над парком на стрелке двух дорог.

Ответно поклонившись священнику, Брайди окунула пальцы в чашу, перекрестилась и села в первых рядах, но не на переднюю скамью. Она любила эти мгновения в безлюдной тишине, когда можно полюбоваться цветными витражами стрельчатых окон и красиво раскрашенными резными статуями святых, полуобнаженных и в одеяниях. Святой Иосиф с молотком в руке всегда напоминал о Томе. Эта церковь выглядела гораздо веселее той, в которой они хотели обвенчаться. Там никаких витражей, одни мутные стекла, а блеклых святых лишь на время поста облачали в лиловые одежды.

Брайди безмолвно помолилась за себя и сына. Потом за Тома, который, возможно, в чистилище. Потом за всех родных, включая усопших Джеремайю и Патрика. Братья виделись ангелочками на облаках. Подумать только, уж больше года, как она уехала из дома.

Некогда тугая нить, связующая с родными, ослабла и провисла, приняв образ нерегулярной переписки с Кэтлин. На письма отвечала только сестра, хотя Брайди писала всем (кроме папы) и всех поздравляла с днями рождения, накрепко отпечатавшимися в памяти, поскольку каждое появление очередного прелестного малыша означало еще и новый рот, утихомирить и накормить который надлежало ей, старшей дочери.

К сожалению, в письмах была ложь. Ну, может, не ложь, а утаивание правды, что, по мнению монахинь из монастыря Святой Урсулы, еще хуже откровенной лжи.

Меня взяли на работу в большой загородный дом, недавно писала Брайди. Усадьба очень красивая. Прекрасная семья обеспечила меня жильем, питанием и хорошим жалованьем.

Она умолчала о визитах «мрачных демонов», некогда терзавших ее мать. Когда это случалось, мама весь день лежала в кровати, отвернувшись к стене. Тогда Брайди не понимала, что она страдает не от душевной, но самой настоящей физической боли. А сейчас поражалась, что мать вообще сумела выбраться из-под тяжеленной наковальни тоски, которую сама она впервые изведала после смерти Тома.

Только тетке, маминой сестре, удавалось с помощью отваров и зловонных припарок вывести ее из этого состояния. Интересно, что это за припарки? Вот бы узнать. Давеча Брайди поранилась о гвоздь, торчавший из подставки бельевого катка, но заметила это, лишь увидев кровь на выстиранном белье. Она перевязала руку и перестирала простыни. Не дай бог, узнают об этих ее приступах бесчувствия, так отправят в сумасшедший дом. Неподалеку был «Приют умалишенных», поименованный в честь Сариной бабки, которая пожертвовала деньги на его открытие. Нищих и безумцев там содержали вместе, и потому Брайди изо всех сил скрывала, что временами ее с головой накрывает тоска. Однако нынче, слава богу, день был хороший.

В проповеди отец Кэллагэн говорил о матерях, называя их невоспетыми героинями веры. Сегодня важная дата, сказал он, мы впервые отмечаем День матери, который отныне будет праздноваться ежегодно.

День матери! Очередная выдумка американцев, которые вечно хотят чего-нибудь новенького, в отличие от ирландцев, предпочитающих, чтоб всё оставалось, как было спокон веку. По рядам передали корзины с белыми гвоздиками, чтобы каждая мать взяла себе цветок. Когда корзина добралась до Брайди, рука ее застыла над ароматной пеной белых лепестков…

– Матери владеют тайнами, непостижимыми для мужчин! – с амвона гудел священник.

Брайди всё не могла расстаться с корзиной, которую, наконец, сосед деликатно высвободил из ее рук и передал сидевшей рядом монахине, а та отправила дальше.

В соседе Брайди узнала Оскара Энгеля, кучера-немца Холлингвортов. Почему он здесь? Разве он католик? После службы кучер предложил подвезти ее до дома, но Брайди досадливо отказалась от непрошеной любезности.