Дар - Даниэль Глаттауэр Страница 3

Тем большей для меня неожиданностью было, когда Норберт Кунц специально вызвал меня к себе, чтобы поговорить об одной из таких коротких заметок. В четверговом выпуске я упомянул – поскольку мне недоставало еще хотя бы одного «пестрого сообщения дня» – переполненную ночлежку для бездомных в венском Флоридсдорфе, которой недавно сократили субсидии, из-за чего ее сотрудникам, работающим на общественных началах, пришлось выставлять на улицу половину бездомных. Норберт Кунц выделил это сообщение светящимся оранжевым маркером и постучал по нему пальцем, что не сулило мне ничего хорошего. Я ждал, что он сейчас снова укажет мне на то, что у нас такое не проходит, что мы – хозрасчетное предприятие и поэтому должны держаться подальше от маргинальных групп, для которых существуют свои газеты – от благотворительных фондов, от Красного Креста, от Армии Спасения, от «Груфта» ^[1] и черт знает еще от кого. Но вышло совсем иначе.

– Ваша работа еще доставляет вам удовольствие, господин Плассек? – спросил он.

Кунц хотя и не был таким уж сердечным человеком, которого волновало бы – или хотя бы заслуживало его мысли – самочувствие подчиненных, но и циником он тоже не был, для этого ему не хватало юмора.

– Честно признаться, я работаю здесь не для того, чтобы получать удовольствие, – ответил я.

– Вот и я тоже.

– Это меня успокаивает, – заметил я.

– Но бывают моменты, когда вдруг снова осознаешь, ради чего ты делаешь это, – заметил он.

– Да, бывают? – переспросил я.

– Да, бывают. Вот такой момент я только что пережил.

– Это мило, я рад за вас. Если и меня постигнет такой момент, я дам вам знать. Но может так случиться, что вы уже будете на пенсии. Тогда я дам знать вашему преемнику, – сообщил я.

Если кто из нас двоих и был циником, то я.

Кунц выжал из себя вымученную улыбку и рассказал мне, что ему только что позвонил заведующий ночлежкой для бездомных во Флоридсдорфе, да такой возбужденный и настолько вне себя от радости, что едва мог говорить, ведь свершилось нечто чудесное.

– Ему пришел по почте толстый конверт. От анонимного отправителя. В конверте были деньги. Наличные. Очень много денег. Отгадайте сколько, господин Плассек?

– Понятия не имею.

В этом деле я не был экспертом. Мне еще никто никогда не присылал денег, ни анонимно, ни под своим именем.

– Десять тысяч евро.

– Вау. – Я даже сглотнул. Это была пятимесячная зарплата в газете «День за днем», во всяком случае моя.

– За эти деньги они смогут оборудовать койками второе помещение, и им не придется на зиму глядя вышвыривать ни одного бездомного, – сказал Кунц.

– Это хорошо, это в самом деле хорошо, – ответил я. И действительно так считал. Хорошие новости очень даже могут меня растрогать. Наверное, потому, что по-настоящему хорошие новости случаются так редко. То, что обычно впаривалось нам в качестве хороших новостей и что мы, журналисты, бойко перепродавали дальше, было рекламой, при помощи которой кто-нибудь мог поживиться за счет другого, а больше ничего.

– Но почему он позвонил именно вам? – спросил я.

Теперь мой господин шеф-редактор просиял от эйфории, таким его редко увидишь.

– В конверте анонимного дарителя была маленькая вырезка из газеты. Больше ничего, только деньги и вложенная вырезка. А теперь отгадайте, из какой газеты она была?

Опять отгадывать, отгадчик из меня плохой. Однако Норберт Кунц дал мне подсказку, ткнув пальцем на выделенную оранжевым маркером заметку, на мое четверговое «пестрое сообщение».

– Да, верно, господин Плассек. Наша маленькая заметочка явно сподвигла человека спонтанно отдать на бездомных десять тысяч евро. Разве это не великолепно?

– Да, это великолепно, – подтвердил я.

Хотя, если быть точным, заметочка была не наша, а моя, но неважно. Если бы я мог предположить, что эта заметка могла какому-то человеку на этом свете стоить десяти тысяч евро, я бы сформулировал ее как-то тщательнее.

– И мы теперь, конечно, крупно пожируем на этой истории, – сказал Кунц.

– Что вы имеете в виду под «крупно пожируем»?

Он поглядел на меня, как на идиота, которому приходится объяснять основные правила бульварной журналистики.

– Статья с броским заголовком на первой странице. Заголовок: «День за днем» спасает проект по бездомным». Подзаголовок: «Щедрое пожертвование нашего читателя создает новый кров для беднейших из бедных». Что-то в этом духе. Тут же факсимиле нашей заметки. И четыре, пять, шесть страниц фоторепортажей из ночлежки для бездомных. Интервью с безмерно счастливым заведующим. Разговоры с бомжами. Как наступает это падение? Каково это – жить на улице? Исследование среды. График профинансированных нами новых ночлежек…

– Они профинансированы не нами, – позволил я себе возразить «Наполеону» посреди его видения победной битвы.

– Ну, не напрямую, господин Плассек, не напрямую же.

– И когда, вы думаете, мне приступать к репортажам и интервью?

– Не вам, господин Плассек, это возьмет на себя госпожа Рамбушек. Она обо всем проинформирована и уже на месте…

– С какой стати София Рамбушек, она же из экономического отдела? Социалка – это моя работа, или я что-то неправильно понял? – Теперь я сам забеспокоился о своем положении.

– Ваша, ваша, господин Плассек. Но вы нам нужны здесь, на месте, – сказал он.

Ах да, верно, ведь есть еще читательские письма и «пестрые сообщения дня». Я улыбнулся, и он меня понял. К счастью, все это было для меня не столь важно. Рамбушек была молодая и голодная, у нее впереди еще долгая и успешная карьера. Я же никогда голодным не был, мне хотелось только пить. И карьеры впереди у меня никогда не было, она всегда оказывалась где-то позади.