Начальник тишины. Повесть-притча для потерявших надежду - инок Всеволод (Филипьев) Страница 3

Именно таким взглядом гость посмотрел на Власа и сказал:

– Я могу спасти тебя.

– Ну, это уж слишком! – Влас вскочил и начал быстро ходить по камере. – Спасти! Как ты можешь меня спасти!? – возбужденно выкрикивал он.

– Я имею власть спасти тебя, потому что Я уже однажды умер за тебя, и Я еще и сейчас страдаю за тебя, и если ты пожелаешь принять сие, как Мой дар тебе, то Я могу умереть вместо тебя… сегодня утром.

Влас уже стал понимать, что в эту ночь перед ним открывается какая‑то неведомая ранее грань бытия. Сейчас некогда было раздумывать, как и почему это случилось. Одно он понял: Гость не шутит, и с Ним шутить тоже не стоит. Влас и не собирался больше шутить с Гостем, он хотел Его понять, но понять не мог.

– Ну, ладно, Ты умрешь за меня, – продолжил разговор Влас, ходя по камере. – Для меня‑то это хорошо, но Тебе‑то зачем это нужно?

– Я хочу, чтобы твоя душа была спасена.

– Почему?

– Потому что Мне тебя жалко.

– Тебе? Меня?.. Почему?

– Потому что Я люблю тебя как брата, – тихо, радостно и торжественно ответил Гость. – Заметь, ведь и ты Меня братом называешь.

– Но как Ты узнал про меня? Почему я? – не успокаивался Влас.

– За тебя просил брат твой Авель.

– Разве он мне брат? Я ведь про него толком ничего не знаю.

– Авель приехал из Грузии в Москву учиться. Жил у родственников, а по ночам подрабатывал дежурством в том магазине, который ты взорвал. Верующий и честный был юноша, такие ныне редкость. Когда ты убил его, ему было двадцать два года.

– Так мы с ним были ровесники…

– Когда ты убил его и он пришел ко Мне, то первое, что он попросил, – это помиловать его брата Власа.

– Значит, мы все‑таки братья… – Влас прекратил свое хождение по камере и с застывшим изумлением на лице стал медленно оседать на табурет.

– Все люди братья, потому что все от одной крови. И когда убивают одного человека, то бывает больно всем, только мало кто об этом задумывается… А знаешь, кто еще приходил просить за тебя?

– Кто?

– Надежда.

– Та девчонка?

– Да. Она в тот же день, когда столкнулась с тобой, ходила в храм и поставила свечку о твоем спасении.

– Ты что меня до слез довести хочешь? Смотри же – я плачу, – Влас размазал кулаком слезы. – Говоришь, свечу за меня поставила?.. Спасибо ей. Не ожидал.

– Видишь, у тебя сейчас на душе легче, светлее стало, это потому, что за тебя молятся. За человека молиться – значит, его оживлять. А если и один духовный мертвец оживет, то всем легче станет, для всех радость будет.

– Неужели я тоже мертвец?

– Ты был мертвецом, но теперь оживешь. Ты ведь не Авеля тогда убил, ты себя убил, но теперь ты оживешь.

– И буду жить?

– Обязательно будешь. Долго, долго жить будешь… Вечно. Тебя ведь бабушка в детстве крестила, а крещенные не умирают. Только много поплакать тебе придется. Поплакать, да покаяться, да помолиться.

– А я ведь и молиться‑то не умею.

– А ты молись так: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного». Ну, а теперь ложись, спи. Пора уже. Да и Мне скоро идти нужно.

В эту минуту Влас понял, что чувствует себя ребенком в присутствии Гостя.

– Погоди, не уходи, – спохватился он, – оставь мне что‑нибудь на память.

– Возьми, – Гость протянул Власу маленький нательный крестик на веревочке.

– Крестик, – сказал Влас, удивленно и радостно разглядывая подарок.

– Это на земле он крестиком называется, а на небе его называют оружием Божественной любви. Ну, ложись, ложись, спи.

Влас лег совершенно умиротворенный. Он впервые в жизни переживал в своей душе такой глубокий покой и тихую светлую радость.

Гость наклонился у изголовья деревянной койки и, легким движением прикоснувшись к волосам Власа, сказал:

– Спи. Пусть Ангел хранит тебя…

– А мы еще увидимся? – спросил Влас.

– Непременно, непременно увидимся.

Засыпая, Влас смотрел на Гостя, и ему казалось (а может быть, это было на самом деле), что Гость был объят золотым сиянием. И тут Влас вспомнил: «Ну, конечно. Как же это я сразу не узнал Его. Да, да, все как на той иконе, которую бабушка хранила в чулане: и овал лица, и этот удивительный взгляд, и изображен Он на той иконе тоже сидящим в камере. А как называется икона? Как же она называется? Кажется, «Иисус Христос в темнице».

Утешенный найденным ответом, Влас крепко заснул.

Когда он проснулся, уже светало, но «вертолет» пока не отобрали. «Значит, шести еще нет», – подумал Влас.

Он огляделся. Гостя не было. Сразу же всем телом юноша рванулся вперед и, навалившись на железную дверь, начал стучать. Дверь приоткрыли.

– Чего тебе, Филимонов? – раздался из просвета недовольный голос надзирателя.

– Простите за беспокойство. Я это… у меня вопрос. А где Гость?

– Какой гость?

– Ну, сосед, подселенец мой где?

– А-а ты про него? – надзиратель вздохнул, – я же говорил тебе, что он только до утра. Увели его уже. Всё.

– Что значит всё!? Куда увели‑то?

– Куда, куда? На кудыкину гору. Не знаешь что ли, куда из этой камеры уводят?

И уже закрывая дверь, надзиратель пробормотал:

– Высшая мера наказания. Приговор приведен в исполнение.

– Да как же вы могли!? – закричал Влас. – Он же ведь для меня, Он же мне, Он за нас…

…И тут Влас проснулся от лязга железной двери. Вошедший надзиратель забрал «вертолет» и объявил, что заключенному Филимонову необходимо привести камеру в надлежащий порядок, так как сегодня будет делать обход начальник тюрьмы.

Влас молча буравил глазами надзирателя, пытаясь понять, что приснилось и что было с ним ночью на самом деле.

Когда надзиратель ушел, Влас запустил руку под робу, крестик был на месте. Тот самый крестик, что подарил ему Он.

Дабы занять себя и успокоиться, Влас стал молиться той молитвой, которой научил его Он. И на удивление Власа, молитва у него шла.

Минут через сорок дверь снова отворили, и на пороге показался начальник тюрьмы, полковник Стопунов.

Влас встал и, не давая полковнику открыть рта, выпалил заранее приготовленный вопрос:

– Его‑то за что казнили!?

– Кого его? – не понял полковник.

– Христа, – твердо ответил Влас и шагнул вперед.

– Какого еще Христа?