Печатная машина - Марат Басыров Страница 3

— Хорош, Серег, — канючил он. — Ты задерживаешь тару.

— Холос, Селег, — передразнил я его. — Ты заделживыишь талу.

Мао злился, но не мог ответить.

— Ты проиграл, — сказал я ему. — Ты плоиглал.

Пацаны снова заржали.

Я смотрел на этого пьяного узкоглазого черта. Как он вообще оказался здесь? Кто его сюда звал?

Было где-то часа четыре утра. Радик постоянно гасил наши голоса.

— Тихо вы, — сквозь слезы шипел он. — Меня родаки за яйца подвесят.

Все представляли подвешенного за яйца Радика, и смех снова сводил желудки.

Я отпил из ковшика и снова посмотрел на Мао.

— Тебя кто сюда звал?

— Ладик, — ответил тот.

— И где ты должен сейчас находиться?

Мы играли на спор: проигравший должен был перелезть на соседний балкон и просидеть там ровно час. Что он там будет делать, никого не волновало. Играли все, и вот этот хитрожопый китайский лидер, проиграв, теперь пытался задурить нам мозги.

— Пей быстлей, — твердил он мне, не выговаривая «р». — Мы талу ждем.

— Кто, бля, ждет? — поднимал я брови, в то время как Альбертик, обессиленный от смеха, присел на корточки. — Кто это «мы»? Ты, давай уже, Сунь Хуй Вчай, с вещами на выход.

Мао мялся. Ему было не смешно. Шутки для него кончились.

— И правда, Дзедун, че ты еще здесь делаешь? — переводя дух, спросил Альбертик.

Альбертик не я, с ним не поспоришь. Мао шагнул к перилам.

Соседний балкон стоял впритык — нужно было просто перекинуть ногу и перелезть. Делов было на семь копеек. Если бы проиграл я, давно бы уже сидел там без лишних слов.

— Смотрите! — Мао вдруг вытянул руку.

Что еще? — мы повернули головы туда, куда он показывал.

Через ряд от нашего с одного балкона на другой перелезала старуха. Она делала то же самое, что намеревался сделать Мао, только до земли было не пять, а четыре этажа.

Что ей было нужно на чужом балконе? В какую игру и кому она проиграла? Старуха уже почти перелезла, когда Мао внезапно вскрикнул.

Я видел, как она заваливается спиной в пустоту, как вскидывает к небесам ноги в приспущенных до икр толстых чулках, словно таким образом дико молила о пощаде и милосердии. Я хотел закрыть глаза или отвернуться, но не успел. Я проследил ее падение до самой земли, и ковшик, выпавший из моих рук, спародировал ее падение…

Наш балкон выходил во двор. Я гордился тем, что жил на последнем этаже и никто не мог плюнуть мне на макушку. Я смотрел сверху на соседа, поблескивающего лысиной на третьем, и думал, что как бы там ни было, а он — в моей власти. Облокотившись на перила, сосед делал вид, что спокойно курит, на самом же деле ему было не по себе. Пару раз он даже глянул наверх. Мои плевки пролетали далеко от него, на уважительном расстоянии, но ему все равно что-то мешало расслабиться.

Наконец, он снова задрал голову и обратился ко мне:

— Эй, сосед, ты не в меня часом целишь?

— Здрасьте, дядя Ген, — сказал я.

— Здорово, пострел, — ответил он…

Вован Малаховский жил на первом. У него вообще не было балкона. Оказавшись первый раз у меня, он обалдел.

— Екерный бабай! — горели его глаза. — Высотища!

Я снисходительно смотрел на него. Он был борцом и любому во дворе мог запросто навалять. Только не мне и только не сейчас.

— Ну так, — сказал я и цыркнул сквозь зубы. Это что-то должно было обозначать.

Малаховский прочитал по-своему.

— Думаешь, ссу? — подозрительно глядя на меня, спросил он.

Я пожал плечами. «Почему бы нет», — значил этот жест.

— Думаешь, ссу, да?

Если бы я знал, что за этим последует, я бы сказал «нет».

Но я сказал «да».

Дальше было вот что: он перелез на ту сторону и, вцепившись в перила, повис на руках. Его ноги болтались в пустоте.

Повисев секунд десять, Вован подтянулся и перелез обратно. Никто даже не заметил его финта.

— Теперь ты, — глядя на меня, сказал он.

Я криво усмехнулся. Нашел камикадзе.

— Ссышь, — констатировал он.

— Ссу, — согласился я.

Тогда он закинул ногу на перила и снова полез наружу.

— Считай до ста.

— Да пошел ты…

— Считай!

Я начал считать. Он висел, наливаясь, как помидор, а я стоял рядом и считал до ста. Считал и думал сквозь счет, чем же мы отличаемся друг от друга и кто в итоге из нас дурнее.

— Ну что? — переводя дыхание, едва не кричал Малаховский. — Кто ссыт? Кто?

— Хорош, Вован, успокойся, — я пытался его приобнять. — Ты че завелся?

Под балконом росли два дерева. Их кроны доходили до третьего этажа.

Вован посмотрел вниз.

— А хочешь, прыгну? — не отрывая взгляд от зовущей его листвы, произнес он.

— Да пошел ты на хуй! — заорал я. — Пошел на хуй отсюда!

— Я спрыгну, — твердил он, завороженно глядя вниз. — Я щас спрыгну. И мне ничего не будет.

Меня охватила паника. Я не знал, звать мне на помощь или бежать. Остановить своими силами этого безумца я не мог.

Малаховский уже примеривался, нащупывая глазами место приземления. Не желая ничего видеть, я бросился в квартиру. Мне хотелось спрятаться в самом тесном и темном углу. Я не желал иметь ничего общего с тем, что сейчас должно было произойти.

Забегая в ванную, я услышал крик и треск веток…

У меня не было совести. У меня не было ничего, кроме моей жизни.

— У нас будет банда, — собрав нас, салабонов, в кучу, внушал нам Надфиль — двадцатипятилетний парень с умом десятилетнего ребенка. — Кто умеет свистеть?

— Я, — как в школе поднял я руку.

— Так, — он повернулся ко мне. — Ну-ка, свистни.

Я свистнул.

— Отлично, — кивнул Надфиль и расплылся до ушей. — Тогда слушай…

Я вышел во двор ранним воскресным утром. Двор спал. Ярко светило солнце. Прохладный воздух пах чем-то неуловимым. Я задрал голову на окна Надфиля и увидел синее небо.

— Надфиль, — тихо, словно боясь кого-то разбудить, позвал я.

Потом три раза свистнул.

Будто собачку приманивал.

«Он не услышит», — подумал я, но Надфиль тут же вышел на балкон.

Он помахал мне в ответ.

Затем перелез через перила, раскинул в стороны руки и оттолкнулся.