Сеул, зима 1964 года - Ким Сын Ок Страница 3

— Ты знаешь того студента?

Я оглянулся туда, куда взглядом указал профессор Хан.

— Близко не знаком, но с какой он кафедры, знаю, — ответил я, продолжая наблюдать за студентом, который незадолго до того вошёл в чайную. Он был одет в тёмно-синюю студенческую форму, а на голове совсем некстати торчала туристская панама. Этот парень, как и я, учился на четвёртом курсе. Имени его я не знал, но в институте он был весьма заметной личностью благодаря своей внешности.

— Он, случайно, не прокажённый? — спросил профессор, наклонившись ко мне через стол и смущенно улыбаясь, будто сказал что-то не то.

— Не-ет… — с улыбкой протянул я, снова поворачиваясь к профессору. Было в моем собеседнике что-то ребяческое, что можно считать положительным качеством, если учесть, что ему уже перевалило за пятьдесят.

— Мне это показалось, или у него действительно нет бровей?

— Сбрил он их. Сбрил начисто. Да и не только брови, на голове у него тоже ни волосинки…

— Да ну?! И зачем это? — глаза профессора округлились, и, обнажив ровный ряд зубов, он снова улыбнулся с таким выражением, словно сказал что-то неприличное.

— Или это тренировка силы воли? — вырвалось у него. Он отодвинулся от меня и уселся на прежнее место. Судя по всему, он остался недоволен этим своим предположением. Но прочитав на моём лице недоумение, улыбнулся. У меня отлегло от сердца.

— Говорят, сейчас это модно среди студентов. Смешно, не правда ли?

Профессор отрицательно покачал головой. Улыбка всё так же не сходила с его лица.

— Вас это не забавляет?

— А тебя?

— Мне это кажется смешным.

Меня это забавляло. Случилось всё ранней весной через год после начала войны [6]. Я ходил в шестой класс начальной школы, и жили мы тогда все вместе — мать, сестра, брат и я. Хотя военные действия были в самом разгаре, Ёсу [7], где мы жили, находился достаточно далеко от линии фронта — на самом юге страны, поэтому следы пребывания северо-корейской армии сравнительно быстро исчезали. Почти все те, кто в своё время покинул город, возвратились обратно и, наспех сколотив на месте разбомбленных домов дощатые хибарки, старались вернуться к своим довоенным занятиям.

Однако это было делом нелёгким. А всё потому, что улицы были наводнены толпами беженцев, наехавших с севера страны, к тому же отправленные на дальние острова рыболовные суда вернулись назад, но всё никак не могли войти в рабочий режим. Многие люди прилежно посещали церковь, где можно было получить продовольственный паёк. Я и моя сестра — третьекурсница торговой вечерней школы совместного обучения [8], тоже ходили в церковь, из окон которой была видна гавань. Но нельзя сказать, что мы шли туда только ради пайка.

Это была самая большая церковь в Ёсу. С её двора была видна площадь, сразу за ней начиналась гавань, а за гаванью колыхалось расстилающееся до острова Комундо море, от которого неизменно веяло холодом. Мы с сестрой частенько, стоя бок о бок, смотрели на морскую гладь, отливающую холодным металлическим блеском. В такие моменты я чувствовал, как моё юное сердце охватывает умиротворение, и я, не замечая того, крепко сжимал тоненькие пальцы сестры. Было бы вернее сказать, что нам с сестрой нравилось ходить сюда именно потому, что можно было дышать свежим воздухом во дворе церкви, а не стоять на коленях на стылом деревянном полу, где вечно зябли ноги. Хотя не буду лукавить, паёк тоже играл не последнюю роль.

В один из дней той ранней весны в церкви проходила большая служба во имя Возрождения. Тогда такие богослужения в стране, прогневившей Бога своими прегрешениями и наказанной войной, были весьма популярны, но тут случай был особый. Говорили, что приехавший проводить эту службу пастор собственноручно отрезал свой детородный орган, когда ему было где-то около двадцати лет. И пошёл он на это только потому, что Господь ему так велел.

Была первая ночь богослужения. Народу собралось великое множество, скорей всего, благодаря активной пропаганде.

Служба проходила на пустыре: раньше, до бомбёжки, там стоял завод по производству искусственного льда, а буквально в нескольких шагах была пристань, где волны с плеском накатывали на берег и отступали обратно. Прислушиваясь к шуму волн, мощные фонари светили так ярко, что казалось, будто сейчас день. Благодаря голосам, распевающим хвалебные гимны, и теплу, исходящему от тел разгорячённых людей, ночная прохлада ранней весны совершенно не ощущалась. Взявшись за руки, мы с сестрой протолкались через толпу и уселись прямо перед трибуной, где стоял пастор.