Океан. Черные крылья печали - Филип Жисе Страница 3

– Ангелика изменила тебя, – Паола Витале проигнорировала вопросы сына, сосредоточившись на своем, на наболевшем. – Девушка девушкой, но о родителях тоже надо хоть изредка вспоминать. Давно ты был у нас дома? Сколько прошло? Месяц? Два? А ты говоришь: неделя. Даже не помнишь. Как начал встречаться со своей полентонэ [8], родители сразу же отошли у тебя на второй план. Где это видано, чтобы так не уважали своих родителей? Раньше ты таким не был, Леопольдо. Раньше уважения к родителям у тебя было намного больше. Мы жили все вместе, и все у нас было хорошо, пока не объявилась эта твоя полентонэ…

Леопольдо скривился. И вот так уже на протяжении как минимум одного года. Мать недолюбливала Ангелику, а все из-за того, что, как она часто повторяла, "та увела у нее сына". Леопольдо не раз становился на сторону девушки, пытался объяснить, что ему не пятнадцать, он уже взрослый и вполне способен жить отдельно от родителей. Но такая позиция Леопольдо только сильнее настраивала мать против Ангелики. Паола Витале была убеждена, что не будь Ангелики, Леопольдо и дальше жил бы вместе с родителями. Леопольдо раздражал материнский эгоизм, воспринимаемый ею ни больше, ни меньше как проявление материнской любви. Даже отец Леопольдо, Умберто Витале, не раз поддерживал сына в его желании быть самостоятельным, да и пора уже было: тому шел двадцать восьмой год, но Паола Витале этого не понимала или, что более вероятно, не хотела понимать и даже принимать. Для нее Леопольдо оставался ее ребенком, пяти– или тридцатилетним, это было уже не так уж и важно.

– Мама́, мы про это уже говорили, и повторяться, думаю, не стоит…

– Стоит, – перебила сына Паола Витале, – конечно же, стоит. Я буду тебе это говорить столько раз, сколько посчитаю нужным, может, до тебя все же дойдет, что уважать родителей – это твоя первейшая обязанность.

– Мама́, я уважаю и тебя, и папу, и ты это прекрасно знаешь. Но также у меня есть Ангелика, которую я не просто уважаю, а люблю. Я не могу разорваться. Стараюсь по мере сил уделять внимание всем, и если у меня это плохо получается делать по отношению к вам с папой, то не из-за того, что я такой сякой и ни во что не ставлю родителей. Сама понимаешь, в какое время мы живем. Дом-работа, работа-дом. Я прихожу с работы уставший, мне хватает сил только на то, чтобы что-то бросить в рот и сразу же отправляюсь спать. На выходных же хочется отдохнуть, набраться сил перед новой рабочей неделей. На то, чтобы пойти в гости, часто нет ни времени, ни желания.

– Вот последнего, Леопольдо, у тебя действительно нет, – Леопольдо уловил в голосе матери явную обиду.

Вздохнув, он произнес:

– Давай сделаем так, мама́. Я поговорю с Ангеликой, и если она согласится, тогда сегодня вечером мы придем к вам с папой на ужин. Договорились?

– А сам ты, что, уже не способен принимать решения? Так бы ты мать слушал как девушку. Но я-то мать, родная душа, а она – сейчас есть, завтра уже может и не быть. Девушка – не жена, ее ничего не держит. Сколько у тебя их было, и где они сейчас? Поди знай, а тоже девушки, между прочим, были.

– Это уже не важно, мама́. Сейчас у меня Ангелика. Мы с ней вместе уже два года. Хоть ты это и не принимаешь, но она моя фиданцата [9]. К тому же, мы живем вместе. Я люблю Ангелику, и когда-нибудь мы с ней поженимся.

– Ох, эти новомодные веяния. Не к добру это. Гражданский союз богом не предусмотрен. Это все от лукавого. Одного не понимаю, Леопольдо. Чем тебе девушки из Ареццо не нравятся? Зачем тебе эта полентонэ? Она даже говорит не по-нашему. Разве тебе мало наших девушек, Леопольдо? Смотри, какая красавица Софи, дочь моей подруги доньи Риччи. Che bella [10]! А хозяйка какая! И постирает, и погладит, и накормит. Ох, Леопольдо.

Леопольдо вспомнил дочку синьоры Риччи, Софи. Небольшого роста, с обвисшим животом, сутулую, с лошадиным профилем и неровными рядами зубов. Только очень пьяный синьор мог назвать ее красавицей. Разве можно было ее сравнить с Ангеликой, его беллой? Только в самом ужасном сне. Ангелика в отличие от большинства итальянок была настоящей красавицей, современной Венерой, ниспосланной богами на грешную землю дарить людям любовь и радость. Ангелика нисколько не походила на ту массу согбенных, глазастых и неряшливых соотечественниц, окружающих Леопольдо изо дня в день. Возможно, все дело было в том, что мать Ангелики родом была из Восточной Европы, из Украины, а славянки издавна славятся своей красотой. Но не только внешностью привлекала его к себе Ангелика. Нет, не только и не столько. При желании и упорном поиске симпатичную девушку можно было бы найти и среди его соотечественниц. Главное, что нравилось Леопольдо в Ангелике – ее характер. Ангелика виделась ему мягкой, заботливой, чуть капризной, но не эгоистичной. В общем, она была другой, не такой как все. Поэтому уже спустя месяц после их знакомства Леопольдо подарил Ангелике дешевенькое обручальное колечко, дабы другие знали, что эта красавица уже занята. Так Ангелика стала его фиданцатой, его невестой. И именно тогда он купил квартиру, правда, не без помощи родителей, и съехал с родительской квартиры, чтобы жить со своей волшебной амор [11].

Леопольдо слушал словоизлияния матери, а сам смотрел в окно и улыбался. Он свой выбор сделал давно, два года назад, когда только познакомился с Ангеликой, своей волшебной любовью, его фиданцатой. По правде говоря, у него было несколько фиданцат и до Ангелики. Но то было все несерьезно, так, поиграться, затащить в кровать, ничего более серьезного с ними он и не планировал. Он им даже колечки не дарил. Но когда он встретил Ангелику, все стало иначе. Она перевернула его привычный мир, из-за нее он покинул отчий дом, где прожил больше двадцати пяти лет своей жизни и впервые за свою холостяцкую жизнь начал подумывать о том, что Ангелика – девушка, на которой он женится. И ему было совершенно наплевать, откуда Ангелика родом – из Калабрии или из Ломбардии, да пусть даже из Африки. Важна была только амор. А вот амор у него была сильной. Часто он и сам удивлялся ее силе: подарки, прогулки, поездки к морю, собственноручно приготовленный ужин. И все это было не только тогда, в конфетно-цветочный период, но и сейчас, спустя неполных два года. Ничего не изменилось, разве что амор только усилилась.

Леопольдо остановил машину на светофоре, обратил внимание на двух донь пенсионного возраста, прогуливающихся в столь раннее время по тротуару. В элегантных юбках и блузках, с платочками на шее, сережками, тщательным макияжем, отпедикюренными ногами и отманикюренными руками. Эти две синьоры могли бы дать фору по части умения подать себя любой молодушке.

Светофор мигнул зеленым. Леопольдо добавил газу, машина тронулась с места. Дождавшись, когда мать сделает паузу, чтобы набрать воздух в грудь перед выбросом новой порции слов, Леопольдо произнес: