Хозяйство света - Дженет Уинтерсон Страница 3

А когда началась резня, ему стало тошно. Он не страшился войны, но пламенные речи и горячие сердца звали не к тому — не в это клокочущее море крови.

Чтобы спастись от своих чувств, он сел на корабль, отплывающий в Вест-Индию, и вернулся домой с десятью процентами от стоимости груза. С тех пор что бы он ни делал — все приносило прибыль.

Теперь у него был лучший в Бристоле дом, любимая жена, а детей не было.

Он стоял неподвижно, словно каменный столб, когда огромная черная чайка опустилась на его плечо и лапами крепко стиснула шерстяное пальто. Мрак не смел пошевельнуться. В панике он было подумал, что птица сейчас унесет его прочь, как в легенде об орле и ребенке. Вдруг птица расправила свои огромные крылья и полетела прямо за море, а ее лапы указывали назад.

Мрак вернулся на постоялый двор, и сидел за ужином так тихо, что жена хозяина принялась его расспрашивать. Он рассказал ей про птицу, и женщина произнесла:

— Эта птица — предзнаменование. Вы должны построить здесь маяк, как другие построили бы церковь.

Однако сперва нужно было дождаться постановления Парламента, затем умерла его жена, после чего на два года он поднял паруса, чтобы залатать свое сердце, потом он встретил девушку и полюбил ее, так что прошло столько времени, что камни уложили и обтесали только через двадцать шесть лет.

Маяк достроили в 1828-м, и в том же году вторая жена Иосаи Мрака родила их первенца.

Сказать по правде, случилось это в один день.

Белая башня из отесанного вручную камня и гранита на мысе Гнева высотой была 66 футов, и на 523 фута возвышалась над морем. Она обошлась в 14 000 фунтов стерлингов.

— В честь моего сына! — произнес Иосая Мрак, когда свет зажегся в первый раз, и в тот же миг в Бристоле у миссис Мрак отошли воды и наружу вынырнул синий младенец с черными, как чайка, глазами. Его назвали Вавилоном — в честь самой первой башни на свете, хотя некоторые полагали, что это странное имя для ребенка.

* * *

В роду Пью все были смотрителями маяков на мысе Гнева с самого рождения. Работа передавалась от поколения к поколению, хотя нынешний мистер Пью выглядит так, словно был здесь всегда. Он стар, как единорог, и люди боятся его, потому что он не похож на них. «Хорош» и «похож» идут рука об руку. Похожесть хороша, что бы там ни говорили о противоположностях.

Однако некоторые люди отличаются, и все тут.

* * *

Я похожа на моего пса. У меня острый нос и курчавые волосы. Мои передние лапы — то есть руки — короче задних — то есть ног, что симметрично моему псу, у которого все то же самое, только наоборот.

Его зовут ПесДжим.

Я пристроила его фотографию рядом со своей на доске объявлений и спряталась в кусты, а тем временем собрался народ — читать наши описания. Им всем было очень жаль, но они качали головами и говорили:

— Но что нам с ней делать?

Похоже, никто не представлял, на что я могу сгодиться, и когда я вернулась к объявлению дописать что-нибудь воодушевляющее, то обнаружила, что не могу придумать себе применения.

Совершенно убитая, я взяла пса и отправилась бродить, бродить, бродить по скалистому мысу, все ближе к маяку.

Мисс Скред была сильна в географии, хотя ни разу в жизни не выезжала из Сольта. Мир она описывала так, что все равно пропадала всякая охота его смотреть. Я твердила про себя ее урок об Атлантическом океане…

Атлантика — опасная и непредсказуемая стихия. Это второй по величине океан в мире, он тянется в форме буквы S от Арктики до Антарктики, омывая Северную и Южную Америку на западе и Европу и Африку на востоке.

Северная Атлантика отделяется от Южной экваториальным течением. На острове Ньюфаундленд, у берегов Великой мели густые туманы формируются там, где теплый Гольфстрим встречается с холодным Лабрадорским теченем. В северо-западной части океана с мая по декабрь мореплавателям угрожают айсберги.

Опасный. Непредсказуемый. Угрожающий.

Мир по мисс Скред.

Однако на скалистых берегах этого коварного океана на триста лет протянулась гирлянда огней.

Взгляните вот на этот. Высеченный из гранита, прочный и неизменный, как море, изменчивое и текучее. Море всегда в движении, маяк же — никогда. И нет на него ни власти, ни качки, ни перемещенья судов, ни кипения океана.

* * *

Пью глазел в избитое дождем стекло; безмолвная угрюмая глыба, а не человек.

Несколько дней спустя, когда мы завтракали на Леер-ном проезде, — я ела гренок без масла, а мисс Скред копченую селедку и чай, — она приказала мне быстро умыться, одеться и быть готовой со всеми вещами.

— Я пойду домой?

— Конечно, нет — у тебя нет дома.

— Но и здесь я не останусь?

— Нет. Мой дом не годится для детей.

Мисс Скред надо отдать должное — она никогда не лгала.

— Но что же тогда со мной будет?

— На объявление отозвался мистер Пью. Он будет учить тебя по маячной части.

— А что мне придется делать?

— Не представляю.

— А если не понравится, я смогу вернуться?

— Нет.

— Можно мне взять с собой ПсаДжима?

— Да.

Мисс Скред терпеть не могла слово «да». Она была из тех, для кого «да» — всегда признание вины или поражения. А «нет» — это власть.

* * *

Через несколько часов я стояла на пристани, продуваемой всеми ветрами, и ждала, когда Пью заберет меня в свою залатанную и просмоленную рыбацкую лодку. Раньше я никогда не бывала на маяке и только раз видела Пью — он тащился по тропе забрать припасы. Городок не имел теперь с маяком ничего общего. Сольт больше не был морским портом, корабли сюда не заходили и матросы не грелись у огня в веселой компаний. Городок стал полым, из него выскоблили жизнь. Остались ритуалы, обычаи и прошлое, но ничего больше в нем не жило. Много лет назад Чарльз Дарвин назвал Сольт Окаменелым Городком, только по иной причине. Он, однако, и был окаменелостью — море насквозь просолило его, сохранив и при этом разрушив.

Лодка Пью приблизилась к берегу. Бесформенная шляпа нахлобучена по самые брови. Вместо рта — зубастая щель. Руки голые и багровые. Ничего больше рассмотреть не удалось. Грубый набросок человека.

ПесДжим зарычал. Пью стиснул его загривок и швырнул пса в лодку, потом жестами велел мне бросить туда же сумку и прыгать самой.

Маленький подвесной мотор вприпрыжку потащил нас по зеленым волнам. Позади, все меньше и меньше, оставался мой покосившийся дом, который вышвырнул нас вон, меня и маму, — возможно, потому, что там нам никогда не были рады. Я не могла вернуться. Теперь только вперед, на север, в море. На маяк.

* * *