Декоратор. Книга вещности - Тургрим Эгген Страница 3

Надеюсь, умерший тридцать лет тому назад Людвиг Мис ван дер Роэ простит мне, что я, по обыкновению, позаимствовал его высказывание. У нас в доме, если вы не в курсе, Мис — царь и бог. Если в этих стенах вы услышите нечто умное, глубокое и тонкое на тему архитектуры, то сто против одного — авторство принадлежит Мису. Только и слышно: «Перевранный Мис! Оболваненный Мис! Непонятый Мис!» Это на его долю выпало полвека презрения, Миса втаптывали в грязь, пока эти деятели от постмодернизма утоляли свою малопристойную страсть к сногсшибательности. Последним-то, конечно, посмеялся Мис, и хорошо посмеялся, от души. Назовите мне сегодня что-нибудь более смехотворное, более нелепое, более вульгарное, чем, прошу прощения, так называемый «постмодернизм» в архитектуре?

Несмотря на скрытую в этом титуле изящную двусмысленность, я не вполне уверен, что Мису понравилось бы служить «домашним кумиром». В его универсуме не было места богам. Он жил в эпоху рационализма и адекватности, не задавленную оккультными символами и мистикой, и мы из наших девяностых можем только с ностальгией и неизбывной завистью вглядываться в то потрясающее время.

Эксперты по общественным тенденциям, которых у нас скоро станет много более чем достаточно, не устают напоминать: мы живём в эпоху индивидуализма. Мы перестали ходить строем, заявляют они. Теперь человек сам куёт свой стиль. А стереотипов «прекрасного» и «уродливого» якобы не стало, так что наши представления о красоте сугубо субъективны. (Следуя их логике, придётся признать, что и кассир у нас в банке вдел себе кольцо в нижнюю губу исключительно по наитию.)

Мы с Мисом готовы отстаивать объективность даже на кулаках. «Мои работы можно копировать без малейшего зазрения совести, — сказал как-то Мис ван дер Роэ, — ибо они совершенно объективны. Если б я столкнулся с чем-то столь же объективным, я бы тоже позаимствовал его».

Что есть эта «объективность»? Рассказываю: это такие пропорции, такие формы, материалы и узоры, которые апеллируют не к конкретному человеку, а к его опыту как представителя человеческой расы. Например, чистейшие геометрические формы — круг, квадрат, куб и пирамида—затрагивают некие глубинные, общечеловеческие струны, поэтому они объективны. Так же действует на человека и такой материал, как кожа; её запах, шершавость, холодок воспринимаются всеми одинаково, в отличие от, допустим, велюра. Желание дотронуться до кожи глубоко укоренено в том, что К. Г. Юнг называет «коллективным бессознательным». А вот врождённой тяги к велюру у человека нет, хотя материал этот вроде бы должен вызывать ассоциации со мхом; и тяга эта, буде она возникает, порождается особыми культурными детерминантами.

«В изгибе выражает себя индивидуальность, — писал Мис ван дер Роэ. — Изгиб соприроден телу, его повадкам и перцепции. Практического смысла в скруглении угла нет. Зато в кривую линию можно „вписываться“ сколько душе угодно... беря за основу некий интервал, шаг делимости и кратности. Можно понять, откуда в нас эта любовь к округлым утробным формам — так мы рождены, и нет для нас ничего притягательнее яйца; но круг ограничен, а в основе всего лежит квадрат; всякий круг вписан в квадрат».

Я обустраиваю жильё для богатых. Как ни пугающе банально это звучит (притом, что я занимаюсь и другими вещами: сейчас, например, заканчиваю оформление нового бара), но факт остаётся фактом: два последних года львиную долю доходов мне приносят частные заказы. Возможно, у меня к этому талант. В то же время я не принадлежу к мафии, которая делит между собой все лакомые государственные заказы, хотя я член Союза дизайнеров и значусь во всех его каталогах. Меня такое положение устраивает. Иметь дело с конкретным заказчиком бывает даже легче, чем с муниципальным строительным комитетом, где каждый дудит в свою дуду, а сходятся все единственно в требовании «сделайте нам подешевле».

Большинство людей считает «дом» слишком интимной сферой для того, чтобы отдать его оформление в чужие руки. Человек должен самовыражаться, сочиняя себе дом по своему вкусу, а не подлаживаться под безлично-профессионального «эксперта по стилю», утверждают они. В рассуждении сего тех, кто прибегает к помощи компетентных в убранстве жилища специалистов, становится всё меньше и меньше.

Но это кажущаяся правота. Я готов согласиться с тем, что бывают самородки, так сказать, интуитивы с врождённым вкусом и чувством формы, но по-настоящему удачные квартиры, сделанные без профессиональной помощи, я могу пересчитать по пальцам одной руки. Самодеятельные квартиры обязательно с изъяном: то безграмотное сочетание цветов, то не согласующиеся между собой формы или хромающий стиль. (Глянцевые журналы по интерьеру, гуру всех сам-себе-дизайнеров, с заметной регулярностью пишут о том, что эту хромоту, с известными оговорками, можно считать модной тенденцией, как бы фьюжн. Уродства её, во всяком случае, это не уменьшает.)

Неверно и утверждение, будто бы я навязываю другим свой вкус. Работая, я стараюсь не думать о том, что у меня есть этот самый «вкус», я воспринимаю себя как медиума, который призван выявить мечты и желания заказчика, а затем материализовать и оформить их. Мои клиенты — по определению сложившиеся личности, и у помещения, с которым они имеют дело, тоже свой характер — зачем же лезть в этот винегрет со своей индивидуальностью? Я стараюсь быть объективным, объективным вплоть до самоустранения. И готовый интерьер, если я хорошо справился со своей работой, характеризует личность хозяев. Она выступает рельефнее и чётче, чем прежде. Моя миссия в том и состоит, чтобы проявить их личность, чтобы путём долгих дискуссий и коварных вопросиков очистить её, взрастить из неё нечто столь красивое и гармоничное, что они только диву даются: неужели это всегда в нас было? Вот и вся моя работа. Я продаю клиентам их же индивидуальность. А вовсе не мою. Когда квартира сделана, я там просматриваюсь не более чем божий промысел в навозной куче. И хозяева начисто забывают о том, что я встречался на их жизненном пути. (А вспоминают обо мне, только получив счёт.)

Я не хочу считаться интересным, хочу хорошим.

Иммануил Кант в терминах своей эстетики говорит об этом так: «Вкус есть способность оценивать предмет или действие посредством полностью незаинтересованного чувства удовольствия или недовольства. Объект такого чувства удовольствия называется „красивым“».

Я бы не пережил, если б кто-то, войдя в сделанное мной жильё, завопил: «Оо! Вижу-вижу! Сигбьёрн Люнде!» Я не «подписываю» свои интерьеры, не увлекаюсь эстетскими пшиками. Но, не покривив душой, могу сказать, что не сделал двух «одинаковых» квартир. Осло, в общем, маленький город, а уж в том кругу, где моими услугами пользуются, и вовсе, я полагаю, все друг друга знают и пересекаются. Примерно год назад я попал в историю: мой клиент обвинил меня в том, что у его лучшего друга — хотя я об их знакомстве не подозревал — тоже появился стол «Tugendhat» (квадратный стол со стеклянной столешницей, под которой располагается стальная крестовина, служащая баром) от Миса ван дер Роэ. Что ему теперь делать с теми двумя, что есть у него? На мой личный взгляд, даже если вышеназванный стол появится в каждом доме, урон от этого будет столь ничтожно мал, что говорить не о чем, но клиенты рассуждают иначе. По уровню доходов они относятся к той группе, где принято пользоваться «эксклюзивными» вещами. Он не желал иметь в доме то, что есть у других. Пришлось мне заменить оба мисовских стола. Кстати, те, что я купил взамен, были дешевле, но разницу я оставил себе — как штраф за пренебрежение к Ван дер Роэ.