Обратный отсчет - Пол А. Тот Страница 3

Не столь невероятно, как то, что Мэри Уиткомб через столько лет написала письмо, откидывая со лба черные волосы, падавшие на запечатываемый конверт. Она носила длинные распущенные девичьи волосы, никогда не меняя стиль. Обкурилась бы до смерти, стараясь сойти за кинозвезду, и, если бы операторы прикатили камеры, чтоб снять ее кончину от эмфиземы легких, ей позавидовала бы сама Луиза Брукс. [4]Но когда Мэри никто не видел, она крепко тискала в объятиях любимых плюшевых зверушек, медведей и тигров, всхлипывая от умиления и похрипывая от избытка мокроты в бронхах.

Ох, боже, зачем я еду? Меня околдовали, загипнотизировали? Врать нет смысла. Я уже мечтаю разложить Мэри Уиткомб поперек кровати, как рулон бумаги, и завернуться в нее. Стать ее табаком, излив в него весь накопившийся во мне яд. А если Рози останется дома, по моем возвращении рядом с ней наверняка будет стоять Иисус с деревяшками два на четыре и гвоздями.

Захвачу с собой ноутбук. Я иногда заглядывал по ночам на сайты своих женщин. Все по-прежнему там, где я их оставил. Если кто-нибудь переедет, то из всякой белиберды в Интернете мне стало известно, что настоящий частный детектив «может найти любого в любом месте за 29 долларов 95 центов». Потому что, насколько я понял, кто-то хочет сыграть со мной шутку, заманивая с помощью Мэри Уиткомб в соблазнительную ловушку.

Когда я задремал на диване, поднялась Рози розовым облаком, дым оставшегося в прошлом завода закрутился спиралью на тысячу миль, хоть завода давно уж не было на месте. В голове пела заезженная пластинка: «О, Рози, о-о-о-о, Ро-о-о-о-зи, уйди незаметно, уйди…» Завод в моем воображении лопнул посередине, меня выплюнула образовавшаяся вагина в виде пулевого отверстия. Доставивший конверт почтальон не позаботился позвонить даже однажды.

– Вставай, сукин сын.

На плите жарилось никак не меньше восемнадцати яиц – два для меня, одно на трех хлебцах, по два на восьми половинках сосисок. Выдалось именно то редкое утро, когда в нашем доме пахло, как в блинной, но я завтрака нынче не ждал. Фактически, к тому моменту рассчитывал уехать.

– Иди ешь, Том.

Жизнь с Рози пробудила невиданный ранее аппетит. При нашем знакомстве я весил сто пятьдесят фунтов, а теперь двести. В профиль смахиваю на изголодавшуюся беременную – ноги по-прежнему тоненькие, а сверху мячик для пляжного волейбола. Впрочем, я уже запланировал после отъезда опять закурить. В дороге надо чем-нибудь заняться, никотин сэкономит расход на еду.

– Тащи свою жирную задницу к кухонному столу, – приказала она. – Набей в последний раз толстое брюхо.

Я склонился в молитвенной позе.

– Благодарю тебя, Боже, за пищу, которую, как нам известно, посчастливилось добывать ленивому ублюдку. Знаем, Ты ниспослал нам удачу, не он. Нам с Тобой, Иисусе, неведомо, каким образом ему повезло дважды – с деньгами и со мной. Аминь.

Я, как обычно, перекрестился на манер ребенка, который впервые пытается написать свое имя. Я не религиозен, но, просто на всякий случай, не хотел открещиваться от веры Рози.

– Вот что ты обо мне думаешь, чертов расист, – заключила она, выжимая тюбик соуса «Тетушка Джемайма» [5]и разливая в тарелке озерцо сиропа. – Я тебе никакая не тетушка, черт побери. А ты все равно дядя Том.

– Слушай, кончай.

Она рванулась через стол, чтобы шлепнуть меня, а я вовремя уклонился.

– Заткни задницу, лопай.

Несмотря на внешнюю грубость, Рози ни в коем случае не была низменной хамкой. Мне казалось порой, что она обжирается, чтобы осесть на землю вместе со всеми своими безумными космическими идеями. Мать считала Рози практичной, здравомыслящей женщиной, а я видел в ней реактивный лайнер с широченным корпусом на взлетной полосе. Впрочем, было в ней нечто неразличимое с виду. Она зачитывалась книгами, превращая их в нечто новое, подтверждавшее каждым словом не авторский, а ее собственный замысел. Пощечины с каждым годом становились все хлеще. С каждым годом она забирала еще больше власти, пока в конце концов не стала целиком и полностью распоряжаться деньгами и капиталовложениями, указывая, сколько и на что мне можно потратить. Если банковские счета уподобить суставам, то Рози олицетворяла связки и сухожилия. Наконец я сказал то, что сначала хотел опустить:

– Загляну в банк.

– Деньги твои.

– Ты никогда раньше так не говорила…

– А теперь говорю. – Она ткнула вилкой в хлебцы, которые не колыхнулись, как тростник в озере под названием Сироп.

– Делай что хочешь. Рози переживет. Неужели ты думаешь, будто я не открыла на случай свой собственный счет? Там хватит. Ты меня не удивишь. Я давно знала, что рано или поздно смоешься. Если не вернешься, всегда могу устроиться поварихой на стоянке для дальнобойщиков. Хорошо знаешь, как я готовлю. Дальнобойщики страдают от одиночества, среди них полно красавчиков вроде тебя. Или, если хорошенько подумать, вообще отдохну от готовки, буду разгуливать по забегаловкам. Не могу сказать, чем займусь после твоего отъезда. Это мое дело, точно так же, как у тебя – свое.

Я снова призадумался, представив себе парня, повесившего фирменную кепку транспортной компании на спинку моей кровати. Но все было очень легко и просто – Рози отпускала меня, поэтому выходило, что я должен ехать. Сейчас или никогда.

Я смахнул с губ крошки, тщательно вытер сироп, пошел в спальню. Нашел в стенном шкафу старый чемодан, затолкал туда всю одежду, в которую еще влезал, повесил на плечо ноутбук, умылся, забрал бритву и лезвия. Когда вернусь – если вернусь, – не увижу в раковине щетину другого мужчины.

Я уезжал до прибытия почты. Если Мэри Уиткомб прислала другое письмо, поплакав и припомнив, что вчера написала, никогда его не получу.

Рози встретила меня у дверей.

– Я люблю тебя, Бесс, – сказала она.

– Ты все перепутала. Я – хромой Порги. [6]Почему ты все время стараешься выставить меня дураком? Знаешь ведь, что я парень.

– М-м-м…

Она наградила меня французским поцелуем, влив в горло расплавленную Эйфелеву башню.

– Ну, – сказала Рози, – прощай.

– Пока, Рози.

Бросив на заднее сиденье саквояж, ноутбук и усевшись за руль, я хотел помахать на прощание, но дверца захлопнулась. Я заплакал. Может, Майлс Дзвис [7]сыграет «Люблю тебя, Порги». Поскольку он не мог этого сделать, я включил радио, не найдя ничего, кроме музыки кантри, обожаемой дальнобойщиками.