Средний путь. Карибское путешествие - Видиадхар Сураджпрасад Найпол Страница 3

Когда я спустился вниз, я увидел старого стюарда, выходящего из моей каюты с веником и совком. Он улыбнулся и заковылял прочь. Но пол оставался пыльным, графин оставался мутным, комья пыли по-прежнему лежали под койкой, горячая вода так и не текла. Однако пожаловаться я не мог: свет работал.

Рано утром на следующий день меня разбудил Коррея. Его каюта была через коридор. Он явился ко мне голым по пояс. Он пришел без очков, маленькое лицо выглядело изможденным, пробивалась щетина, редкие волосы были в беспорядке. Он обхватил себя руками.

«Ну, здорово, парень. Выспался? Дай-ка сигарету, а». Он взял из пачки сигарету и закурил. «У тебя такой вид, будто ты выспался, черт меня побери. А у меня, парень, была та еще ночка. Не хотел тебя раньше будить. Думал, дрыхнешь. Я, вишь, чемодан свой не могу открыть! Тот, где пижама, мыло, бритва, „Эно“ и всякое такое. Не хочешь попробовать?»

Холщовый чемодан был набит битком. Чудо, что Коррее удалось его закрыть.

«Я всеми этими чертовыми ключами по сто раз уже поковырял», — говорил он, сидя на койке, пока я возился с чемоданом.

Наконец мы его открыли — Коррея прыгал на чемодане, а я поворачивал ключ.

«Спасибо, старик, спасибо. Эх, парень, надеюсь, у меня не началась простуда. У тебя часом нету капли „Эно“ или „Эндрю“? Живот меня просто достал. Это все их проклятый завтрак macana. Ну, испанский корабль, это ты меня в первый и последний раз заманил!»

И все утро он ходил взад-вперед перед туалетами, курил, голова — как в глубоких раздумьях — опущена, галстук ослаблен, очки — на середине носа, руки в карманах. И всякий раз, когда я сходил вниз, он сообщал мне «о ходе работ».

«Идет, идет, чувствую, уже на подходе».

К ленчу, вдобавок ко всем его бедам, его постигла морская болезнь.

Я сообщил об этом за столом.

«Он проснулся сегодня в пять, просил „Эно“», — сказал Филипп.

Цветной джентльмен мистер Маккэй сказал: «С нами едут два сумасшедших. Черные парни. Я говорил с их санитарами сегодня. Белые. Им дорогу в оба конца оплачивает британское правительство».

«Я видал, как они слоняются взад-вперед, — сказал Филипп, — ха-ха. И ведь всегда можно узнать людей, у которых профессия — держать других взаперти. Походка у них становится такая… Замечали, нет?»

«Ну вот, эти черные парни поехали в Англию и там портят воздух, — сказал мистер Маккэй. — В смысле, если черному приспичило сходить с ума, мог бы сидеть дома, там и с ума сходить».

Они разговорились о телефонной забастовке в Тринидаде, которая шла уже некоторое время. Мистер Маккэй сказал, что забастовка имела расовый характер. Он говорил об этом с чувством. Совершенно неожиданно он стал отождествлять себя с черными парнями. Он был человек в возрасте, но так и не поднялся до самого верха, его начальников всегда завозили из Англии.

«Все из-за португалов, если хотите знать, — сказал он, — Сами по локоть в вонючей соленой рыбе, а туда же! Первыми начинают: ниггер то, кули сё…»

«Думаю, на корабле есть список, — сказал Филипп, — пойдите и посмотрите на верхней палубе».

«Должен сказать, мне плевать на эти шлюпки. Если что, так все пойдем ко дну. Как только дойдем до Азор, я застрахую нас с миссис Маккэй от несчастного случая. Думаю, это можно на Азорах?»

«Но ты не знаешь языка, папуля», — сказала миссис Маккэй.

«А по-каковски они там говорят? Какой-то португалов патуа?»

«Что-то вроде того, — сказал Филипп. — Я вам могу помочь».

«Вы что, знаете португало?»

«Мы на нем раньше дома говорили», — ответил Филипп.

Итак, Филипп был португальцем.

Мистер Маккэй погрузился в молчание. Он уткнулся взглядом в стоящее перед ним испанское блюдо и явно чувствовал себя неловко.

Филипп оживленно заговорил: «Тринидад этот прям как маленькая Америка. Все эти забастовки. Все эти налеты. Слыхали о парне, которого полиция сцапала с полным комодом капусты — восемьдесят три тыщи долларов?» Мистер Маккэй начал распространяться о страховке на Азорских островах. Остаток пути он обходил молчанием португальцев и иже с ними и говорил лишь о черных парнях. Это стесняло его манеру речи, но в Вест-Индии, как и в высших слоях общества, надо быть стопроцентно уверенным в компании, прежде чем открывать рот: никогда не знаешь, кто есть кто, а еще важнее — кто с кем знаком.

Было тепло. Пассажиры второго класса, которые, казалось, несколько дней были заперты на своих нижних палубах, стали появляться поодиночке и парами и греться на солнце. Вместе со своими санитарами вышли двое сумасшедших. Молодой баптист из Северной Англии, отправившийся в Вест-Индию с первой миссией, из чувства долга плыл вторым классом, читал толстые труды по теологии и делал там пометки. Негритянка лет восьмидесяти, в невероятно истрепанной одежде, с веселым любопытством бродила по палубе. Она уехала из Сент-Китса искать работу в Англии; ходил слух, что обратную дорогу ей оплачивает британское правительство.

Оттого, что пассажиров на корабле было немного, разделение на классы игнорировалось. Мясник из Британской Гвианы все утро и весь день ходил по палубе первого класса. Высокий красивый негр, который ни с кем не разговаривал, тоже ходил по нашей палубе, иногда по несколько часов подряд, с маленькой трубкой и «Десятью заповедями» — книжкой в бумажной обложке на основе фильма. По словам мистера Маккэя, у этого человека в Англии случилось какое-то умственное расстройство, и он попросил отправить его обратно за счет британского правительства.

Мы все внедрялись в общество пассажиров второго класса и возвращались с сюжетами.

Мисс Талл, библиотекарь, вернулась расстроенной. Она встретила женщину, которая уехала из Англии потому, что не смогла найти комнату для себя и своего ребенка.

«Домовладелец просто вышвырнул их, когда появился ребенок, — сказала мисс Талл. — И повесил большую надпись зеленой краской „Не для цветных“. Вы что хотите сказать, что во всей Британии не нашлось места для одной женщины с ребенком?»

«Нашлось даже для слишком многих», — буркнул мистер Маккэй.

«Я этого не понимаю. Вам, вест-индцам, как будто совершенно все равно».

«Все эти разговоры о терпимости — это хорошо, — сказал мистер Маккэй. — Но вы, англичане, часто забываете, что бывают и такие черные, вот хоть ямайцы, которые ну просто животные».

«Но она не с Ямайки», — сказала мисс Талл, не оспаривая его тезис.

«Многие черные просто сами доводят британский народ», — сказал мистер Маккэй, завершая дискуссию. Как и положено вест-индцу, он не желал слышать ничего плохого об англичанах.

Сам же я встретился с толстым коричневым гренадцем лет тридцати трех. Он сказал, что у него десять детей в Гренаде, в разных церковных приходах и от разных женщин. Он уехал в Англию, чтобы быть от них всех подальше, но тут почувствовал, что обязан вернуться и выполнить свой долг. Он даже думает жениться. Он еще не решил, на ком, но, вероятно, это будет мать его последнего ребенка. Он любит этого ребенка; до остальных ему вообще дела нет. Я спросил, зачем тогда он стольких завел. Неужели в Гренаде нет контрацептивов? Он ответил с возмущением, что он римский католик, и в оставшееся время пути ни разу не заговорил со мною.