Серебряная Инна - Элисабет Рюнель Страница 3

Добравшись в феврале до Умео, Арон решил сменить направление и пойти в глубь страны вдоль реки. Что-то позвало его туда. Лес словно приглашал войти в него глубже. Скитальцу казалось, что большая и тихая страна ждет его внутри и что ему больше не нужно идти просто на север. Внутренний компас сам укажет путь.

Через пару дней он достиг Ракселе — торгового поселка в Лапландии. Под мостом, по которому он проходил через реку, бурлила вода вперемешку со льдом. Было раннее морозное утро, и они с собакой не ели ничего с тех пор, как покинули Умео.

— Мы не будем заходить в дома, — пробормотал он своему спутнику. — Мы будем идти, пока не зайдет солнце.

Они миновали лесопилку и пошли на юг от Ракселе. Вскоре их снова окружил лес. Они долго шли вверх, пока не оказались на вершине холма. Перед ними простиралась целая страна. Пейзаж превратился в море, по которому плавали леса, горы, луга, и не видно было, где заканчивается земля и начинается небо.

Арон застыл. Положив руку Лурву на загривок, он просто стоял и смотрел. И почувствовал, что, несмотря на холод и голод, внутри него что-то шевельнулось. Арон засмеялся хриплым, грубым смехом. Вдохнул холодный воздух, крепко вцепился Лурву в загривок, зажмурился и расправил плечи.

— Вперед! — воскликнул он, открыв глаза. И они побежали вниз.

Они шли через лес. Поднимались на холмы, спускались в овраги, пересекали замерзшие ручьи и наконец прибрели в деревню, где Арон набрался мужества и постучался в несколько домов, показывая знаками на рот и живот. Из деревни скитальцы вышли с несколькими горбушками хлеба в животе. Вскоре они подошли к дорожной развилке. Дорога справа шла прямо на запад, разрезая лес как ножом. На нее они и свернули.

— Я же говорил, что мы пойдем за солнцем, — гордо объявил Арон своему верному спутнику.

Солнечный шар висел между деревьями прямо над дорогой. Они оказались в центре той сказочной страны, которую видели с холма. Сосны исчезли. Остались елки, худые и мрачные в своих снежных одеждах. Лес был редкий, из невысоких искривленных елей и худосочных погнувшихся березок, торчавших то тут, то там из сугробов. Горы подступили ближе, окружив пейзаж словно сцену. Арон чувствовал их всем телом. Отсюда их тяжелые громады можно было увидеть целиком — от подножия до вершины. Дорога шла то прямая как стрела, то извилистая как лента. Пройдя несколько часов и не увидев ни одного человеческого жилища — даже сарая им не попалось на пути, — Арон почувствовал, как силы покидают его. На смену радости и предвкушению пришла усталость. Дорога снова шла вверх. Мороз сковывал руки и ноги. От энергии, полученной с горбушками хлеба, не осталось и следа. В животе урчало. Голод пожирал его изнутри, питаясь его собственной плотью, обгладывая кости, высасывая соки.

В такие минуты Арон часто представлял, как его пожирает голод. У него перед глазами вставала четкая картина: как голод ест его изнутри и как он падает замертво, точно личинка, из которой осы высосали все соки.

Эти мысли были почти так же мучительны, как и сам голод. Видения впивались в него, отказываясь исчезать и вызывая ощущение омерзения.

Дорога шла вверх. Лурв снова начал прихрамывать. Арон заметил, что все вокруг изменилось: солнце исчезло, поднялся ветер и небо заволокло тучами. Ветер налетал на деревья, срывая с них белые одежды, и уносился прочь, оставляя бедняжек дрожать на ветру от холода. Арон мигом забыл про голод. Схватив Лурва за загривок, он нагнулся и, зажмурившись, пошел навстречу ветру и снегу, которые все усиливались. А он ведь решил, что в этой стране вообще не бывает ветра. Теперь ему придется прочувствовать, что это такое, прочувствовать на собственной шкуре. Слышно было, как ветер шумит и гудит в лесу, как он рвет деревья, беснуется в ветвях. Снег проникал всюду: за шиворот, в рукава, в штаны, в сапоги, как Арон ни старался укутаться. Вскоре он едва различал Лурва в белой тьме. Самое важное было не сбиться с дороги. Ведь куда-то же она должна его привести. Дорога, думал он, не может вести в никуда. Куда-нибудь она должна вести.

Но теперь не было разницы между дорогой и полем: все вокруг засыпало снегом. В лесу еще ничего, но в поле, среди этой белизны, дорогу невозможно было различить. Арон не видел даже собственных ног. Он попробовал идти на ощупь: что там под ногами — твердое или мягкое? У Лурва это получалось лучше, он шел увереннее, и Арон под конец сдался и позволил ему вести себя через бурю.

Порывы ветра становились все сильнее и сильнее. Сквозь бурю до Арона доносился треск поломанных деревьев. Снег шел сплошной стеной. Арону приходилось рукой смахивать его с лица, чтобы можно было видеть и дышать.

Постепенно они вошли в деревню, но Арон этого не заметил. Он шел, опустив голову, не видя огней в окнах домов, слыша только бурю. Внутри него умерло все, кроме стремления идти вперед. Но тут шарф, обмотанный вокруг шапки, развязался, и Арон остановился, чтобы замерзшими непослушными руками нащупать концы шарфа и опять завязать его. Приподняв голову, он сперва не понял, что это за бледные желтые квадраты в темноте. Лурв стоял рядом.

Ему потребовалось несколько минут, чтобы осознать, что перед ним дом и что они в деревне. Арон потрепал Лурва по голове и попытался что-то сказать, но лицо превратилось в ледяную маску, и губы не слушались. Из горла вырвался слабый хрип, который ветер тут же подхватил и унес прочь.

Арон стоял и думал, что в такую ночь, как эта, ему вряд ли могут отказать в приюте. И он пошел по сугробам на свет вместе с Лурвом, дрожавшим и жавшимся к его ногам.

Когда ему удалось открыть входную дверь, ветер толкнул его в спину и ворвался в дом вместе с ним.

— Закрой дверь, человек! — донеслось из избы. — А то нас снегом завалит.

Ему с огромным трудом удалось закрыть дверь: проход успело занести снегом. Закрыв дверь, Арон огляделся по сторонам. Он молча стоял в сенях. Онемевший от холода и голода, скиталец не мог произнести ни слова. Ощущение было такое, словно холод, буря и голод загнали его глубоко внутрь себя, откуда он не мог выбраться обратно.

Наконец Арон разглядел в избе мужчину, женщину и детей за столом. Оторвавшись от вечерней каши, они молча смотрели на него.

Арон понял, что нужно что-то сказать. Сказать, что ему нужна крыша над головой, что буря, что Лурв... что ему нужна помощь. Он чувствовал, что должен все это сказать, но голос его не слушался. Из горла вырвался только кашель.

— Простите, — прохрипел он и замолчал.

Хозяин опустил ложку и в упор уставился на незваного гостя. В его взгляде не было враждебности, но он был долгим и пристальным. Их глаза встретились, и хозяин не отводил взгляда, пока Арон не пришел в себя.

— Хельга, — сказал хозяин, — помоги гостю управиться с тулупом и сапогами. Он весь промок.

Арон даже шапки не снял. Она была вся в снегу, как и шарф и тулуп. Женщина бережно стащила с него шапку и шарф, открыв лицо. Она посмотрела на него, и Арону стало так стыдно, что захотелось спрятаться. Женщина потянула тулуп, и на пол посыпался снег. Волна стыда обожгла Арона, ему хотелось что-то сделать, но он не знал что и продолжал стоять как огромное неуклюжее животное посреди сеней. Хозяйка подвинула скамеечку, чтобы помочь ему снять сапоги. Арон изо всех сил пытался снять их сам, чтобы не быть таким беспомощным. Ему хотелось сказать женщине что-то, но единственное, что приходило в голову, было «простите», а это он уже сказал. «Спасибо» пока говорить было рано. Его мучило то, что он не сказал «добрый вечер». Что они о нем подумали? И есть еще Лурв. Что делать с Лурвом на улице? Он там не выдержит в такой холод.