Граница дождя - Елена Холмогорова Страница 3

— Как Ирина двоих вытянет, не знаю.

— Да уж, — Мария Николаевна ловко переворачивала блины на сковородке, — она к хорошему привыкла.

Тут в дверь позвонили, и вошли люди с папиным портретом, который стоял у гроба. Мама потом повесит его рядом с дедушкиным, но он будет выглядеть жалким в своей простой, хоть и золоченой, раме.

Мама теперь носила только черную одежду, Лина узнала, что это называется траур. Ей нравилось и само слово, и новые мамины платья, которые так ей шли. Она заикнулась было, не нужно ли ей тоже ходить в черном, но мама резко оборвала ее. Правда, не только черных, но никаких нарядов за это время у нее не появилось. Вообще у Лины всегда было много красивых платьев. Мама прекрасно шила, как с почтением говорили, «по Бурде». Журнал этот привозили ей какие-то внешторговские знакомые из-за границы, и он надолго становился драгоценностью. Яркая глянцевая обложка скрывалась под полупрозрачной калькой, а перед тем, как с маминого разрешения полистать его, надо было непременно вымыть руки. Были и другие журналы, которые привозили летом из Прибалтики. На столе раскладывались выкройки, и по ним катали специальное колесико с зубчатым краем. А еще мама иногда брала ее в Дом моделей на Кузнецком Мосту, где платья красовались на стройных манекенах с тонкими руками и оттопыренными мизинцами, которые она украдкой норовила потрогать. Там мама долго выбирала выкройки, а потом они заходили в «Детский мир» и, даже если ничего не покупали, обязательно ели мороженое в вафельных стаканчиках, стоя около продавщицы в белом халате, вынимавшей его из висящего на животе ящика со льдом, от которого шел белый дымок. Мама шила себе, им с братом, папе, тете Тане и знакомой парикмахерше, каждую неделю делавшей ей прическу с валиком надо лбом. Перед сном мама надевала на голову тончайшую сеточку, и утром валик был волосок к волоску.

Вскоре после папиной смерти к маме начали приходить незнакомые женщины со свертками. Они разворачивали ткань, долго смотрели журналы, а потом прикладывали ее к себе перед зеркальным шкафом. Мама разговаривала с ними по телефону каким-то особым голосом, немного растягивая слова: «Дорогая моя, я бы давно закончила, но, честно говоря, я жду вдохновения…», «Конечно же, я помню, что вы двадцатого идете на юбилей, неужели я могла бы забыть о таком торжественном случае? Не волнуйтесь, все будет готово к сроку». В разговорах с тетей Таней мама жаловалась на безвкусие клиенток, на то, как они не видят изъянов своей фигуры, покупают безобразные ткани и выбирают самые неподходящие фасоны. Лина скоро поняла, что эти женщины платят маме деньги, привыкла к стуку швейной машинки по вечерам. А еще в доме стали появляться чужие дети, которые назывались частники. Лина подглядывала в щелку (мама категорически запретила детям при них выходить из комнаты), как они переодевали тапочки в передней. Из-за двери доносились французские фразы: мамин плавный выговор и противный чужой — «смесь с нижегородским», именно так непонятно мама называла плохое произношение.

Частники и клиентки приходили обычно по воскресеньям: тянулись целый день, поэтому Лина все чаще проводила выходной у тети Тани. Иногда тетя приезжала за ней вечером в субботу, и Лина ночевала в большой коммунальной квартире, где на стене в коридоре висели велосипеды и корыта, из кухни доносились вкусные запахи, а в ванную стояла очередь.

«Золушку» откладывали-откладывали и показали только в декабре. Все успели окончательно остыть к этой затее, репетиции были в тягость, и только за несколько дней до спектакля, когда были розданы пригласительные билеты, к артистам вернулось прежнее возбуждение.

В день спектакля был страшный снегопад. Огромные машины сгребали и сгребали снег железными лапами, он тянулся вверх по бесконечной движущейся ленте, затем обрушивался водопадом, и подъезжавшие один за другим самосвалы мгновенно становились похожими на гигантский движущийся сугроб.

Лину с утра потряхивало, как в ознобе. Спектакль был назначен на четыре, мама отменила всех клиенток и частников, часов в двенадцать приехала тетя Таня, и они начали печь крендельки с маком и ватрушку по новому рецепту, потому что после «Золушки» был обещан чай. Тетя Таня знала множество премудростей: она всегда вырезала из календаря и журналов «полезные советы», «хозяйке на заметку» и безоглядно им доверяла. Перед готовкой они примерили Линины костюмы: и «служанкин», и «бальный». Туфельки немного жали, но Лина ничего не сказала, только подогнула большие пальцы, чтобы не продырявить ткань балетки. За исключением веночка на голове, она себе очень нравилась.

Глядя на Лину в Золушкином наряде, мама произнесла слова, которые Лина слышала каждый раз, когда она булавками закалывала на ней новое платье:

— Пускай хоть будет хорошо одета.

Папа неизменно махал на нее рукой:

— Да ну тебя!

Раньше Лина не вдумывалась в эти слова. Но тетя Таня ответила:

— Ира, перестань, смотри, какая она красавица!

Значит, мама считает ее некрасивой! И хочет, чтобы все отвлекались на новые платья и не замечали ее уродства!

Лина долго плакала в ванной, закрылась на задвижку, и только тетя Таня уговорила ее выйти пробовать крендельки.

— Линочка, нельзя же так волноваться, это всего лишь игра, — мама гладила ее по голове, но она уворачивалась, как соседская кошка Дуся, известная независимым характером.

Никто ни разу не сбился, долгие часы репетиций не пропали даром. А когда, выходя на поклоны, принц запутался в покрывале и занавес рухнул, погребя под собой актеров, все от души смеялись. К чаю, кроме их пирогов, были конфеты, печенье и торт с розовым кремом, так что праздник получился на славу.

Лина развеселилась, но начавшийся утром озноб так и не отпускал ее. Только дома она пожаловалась маме.

— Слушай, давай я ее заберу к себе, — вдруг предложила тетя Таня, — у меня завтра выходной, отлежится, подумаешь, пропустит денек школу.

Лина замерла. Конечно же, мама с ее железной дисциплиной не разрешит! Но мама согласно кивнула…

Тетя Таня была на десять лет старше папы, уже давно на пенсии, но иногда подрабатывала лифтершей в соседнем доме, подменяя заболевших или ушедших в отпуск. Лина любила сидеть с ней «на работе», потому что все, входившие в подъезд, здоровались, а многие вступали в беседу. Детей у нее не было, муж погиб на войне, и главным содержанием жизни стала семья брата, а любимицей — Лина.

Ночью Лина не могла спать, ей было жарко, подушка казалась жесткой, а главное — чесались руки и лицо. Ее душили сны: папа говорил, что снег растает и станет водой в реке, а потом чертил на белом снежном полотне стрелочки — вверх к облакам и капли дождя вниз, зрители «Золушки» превращались в людей на папиных похоронах, а за занавесом стоял гроб. Она просыпалась, стонала, будила тетю Таню, просила пить. Назавтра все стало ясно. Врачиха с порога сказала:

— Ветрянка.

Тетя Таня изводила на нее пузырек зеленки каждый день, противные болячки нестерпимо чесались, но тетя Таня крепко держала ее руки, не отходя даже ночью: