Жизнь без спроса - Саша Канес Страница 3

Остаток пути я смотрела в экран подвешенного надо мной телевизора. Безусловно, в детстве моем такого атрибута в поезде не было – а сейчас я прослушала огромное количество новостей, в первую очередь о революционных событиях в Тунисе и Египте.

Главный железнодорожный вокзал в Коломне носит название «Голутвин». Именно на нем и останавливаются экспрессы. Когда состав замедлил свой ход, я и еще двое пожилых людей, видимо семейная пара, вышли в тамбур. Туда же проследовала и угрюмая проводница. Поезд остановился, но пневматические двери передо мною лишь беспомощно вздрогнули. Между прорезиненными створками судорожно наметилась неровная щель, после чего створки со стоном замерли.

– Вот зараза! – выругалась проводница.

Я попыталась с усилием подтолкнуть одну из створок.

– Да заклинило ее – толкай, не толкай! Гидравлика замерзла от холодины этой!

– Действительно, зимние холода в России – эка невидаль! – проговорила я, не прекращая попытки разомкнуть двери.

Спустя десять секунд до моих ушей донеслось объявление, что экспресс сейчас отправится дальше, в ненужную мне Рязань. Времени на преодоление техногенной катастрофы не оставалось. Через обледеневшую буферную площадку я проскочила в соседний вагон, где, на мое счастье, двери, хотя и замерзли точно так же, как наши, застряли не в закрытом, а в открытом положении.

Едва устояв на ногах, я вылетела на негостеприимную и скользкую голутвинскую платформу. Поезд сразу ушел. Я увидела сквозь промерзшее стекло ошарашенные лица так и не сумевших выйти наружу попутчиков. Бедолаги! Им предстоит долгий и бессмысленный путь в Рязань, а потом пожилым людям еще придется непонятно как возвращаться в Коломну. Но, увы, помочь им было нечем, и я направилась на привокзальную площадь.

До отправления нужного мне автобуса оставалось без малого сорок минут. Я попробовала нанять машину, но такси на привокзальной площади отсутствовали напрочь, и, к моему удивлению, ни одного готового ехать куда-либо частника также не нашлось. Поэтому я решила не суетиться и зайти в расположенный прямо на площади «Макдоналдс» выпить горячего кофе. Коломенская автобусная станция примыкает к железнодорожному вокзалу, и, что особенно важно, из огромного «макдоналдсовского» окна остановка нужного мне автобуса просматривалась прекрасно.

Огромный зал в этот ранний час пустовал. Посетителей почти не было, если не считать нескольких ослабевших после ночной гулянки тинейджеров и неопределенного возраста полной женщины, грустно взиравшей через заиндевевшее окно на морозный рассвет. Женщина так и не сняла с себя дубленку, но, чтобы не запариться, расстегнула все пуговицы, открыв безвкусное синее платье. На голове унылой дамы красовалась огромная вязаная шапочка-шар с торчавшим во все стороны пухом. Этот очень популярный в России дамский головной убор замечателен тем, что он не идет решительно никому и уродует даже тех женщин, которые и без него страшнее атомной войны. При этом полстраны носит эту гадость не снимая.

Как бы плохо я ни относилась к сетям быстрого питания, вынуждена признать, что горячий капучино в картонном стаканчике удается «Макдоналдсу» все же лучше, чем поданный мне в поезде чай в стаканчике полиэтиленовом.

Я скинула куртку, повесила ее вместе с сумкой на крючок и расположилась на равном отдалении от неказистой дамы и от приходивших в себя молодых людей. Со своего места я могла следить через окно за автобусами.

Перед тем как купить себе кофе, я посетила дамскую комнату и не без удовлетворения осмотрела себя в зеркале. Для своих… в общем, для своего возраста я выгляжу еще неплохо. Что касается фигуры, то, слава богу, мне без особых усилий удается удержаться если не на классических «девяносто-шестьдесят-девяносто», то все равно на очень достойном уровне. Скажу честно, не моя заслуга – гены так сложились. До сих пор не понимаю, почему мама всю жизнь убеждала меня, что на свою внешность я рассчитывать не должна. И ведь на подсознательном даже уровне убедила! До сих пор живу в ощущении, что я – серая мышь. А еще до меня мама зачем-то убедила и себя саму в том же самом. Немного в мире более красивых женщин, чем моя мама. Но она потратила неимоверные усилия на то, чтобы всем – манерой одеваться, обстановкой в доме и всем своим образом жизни – никак не выделяться из серого стада. И особенно «удачным» шагом для поддержания убогого имиджа стал загадочный для меня ее брак с папой!

Наскоро приведя себя в порядок, я вернулась за столик. Не успела я сделать двух глотков, как в кафе неуверенной спотыкающейся походкой вошел замурзанный мужичок. Из-за его крайней задрипанности возраст на взгляд было не определить, наверное, в диапазоне от тридцати пяти до пятидесяти лет. Оглядевшись по сторонам, он подошел к стойке, взял себе колу со сладким пирожком и направился к моему столику.

– Вы Аня? – спросил человек, скептически осмотрев меня с головы до ног.

Я удивилась, но кивнула утвердительно.

– А я, стало быть, Пьер! Как бы это сказать: прошу любить и жаловать!

– Пьер Безухов?

– Почему Безухов? Какой Безухов?

Почему-то мужчина взволновался, чуть ли не обиделся, но это не помешало ему поставить на мой столик свой поднос и шлепнуться на диван напротив.

– Шепелевич моя фамилия!

Фамилия Пьеру подходила. Обладая некомплектным набором гнилых прокуренных зубов, он на самом деле изрядно шепелявил.

– Пьер Безухов – это персонаж книги «Война и мир» Льва Николаевича Толстого.

Он понимающе замотал уродливой плешивой башкой.

– То есть вы пошутили, как бы это сказать?

– Как вы догадливы!

– Это хорошо, что вы книжки читаете. Я, как бы это сказать, тоже книжки люблю, мы же с вами культурные люди, Анна! Оба с… ну, в общем, с образованием. Я люблю, чтобы женщина была культурная и за мужчиной, как бы это сказать, тянулась.

Я терялась в догадках, откуда взялся этот урод и чего он от меня хочет. Впрочем, те полчаса, что мне предстояло ждать транспорта, Пьера Шепелевича можно было и потерпеть. Хрен знает, откуда он узнал мое имя, но, главное, чтобы не слишком приближался. Я давно уже избавилась от детской близорукости и слишком хорошо видела его гнилой рот. От эдакой пасти капучино мог пойти не в то горло.

– Я вообще-то, как вы, наверное, догадываетесь, не Пьер, конечно! «Пьер» – это мой, как бы это сказать, ник такой. Я Поль, а в паспорте – Пал Романыч, как бы это сказать, Павел Романович Шепелевич.

Гордо назвавшись, он жадно отпил из своего большого красного стакана. Сладкая бурда с унитазным журчанием потекла внутрь организма Павла Романовича.

– Я надеюсь, вы согласны, что мы платим каждый за себя? – внезапно спросил он, вытирая губы тыльной стороной ладони.

– Не вижу, честно говоря, никакой альтернативы.

– Чего не видите?.. Ах да… Понял, не возражаете, значит… Естественно!

Он удовлетворенно кивнул и укусил пирожок. Пирожок сбоку лопнул, и сладкая начинка брызнула на стол. Поль подцепил горячий джем пальцем и задумчиво облизал его.