Ты и я - Никколо Амманити Страница 3

— Без юмора жизнь печальна, — произнес я.

— Золотые слова, — ответила синьора, стоявшая рядом.

Эту сентенцию о юморе высказал мой отец после того, как однажды на загородной прогулке мой двоюродный брат Витторио запустил в меня коровьей лепешкой. Разозлившись, я подобрал с земли огромный камень и запустил его в дерево, а этот недоумок катался по земле со смеху. Смеялись и мои родители.

Я подхватил лыжи и вышел из трамвая. Посмотрел на часы. Они показывали семь часов пятьдесят минут.

Слишком рано, чтобы возвращаться домой. Наверняка столкнусь с папой, уходящим на работу.

Я направился к вилле Боргезе, в ту часть, где у зоопарка собакам позволено бегать без поводка. Опустился на скамейку и, достав из рюкзака бутылку, глотнул кока-колы.

В кармане зазвонил мобильник.

Я немного подождал, прежде чем ответить.

— Мама…

— Все в порядке?

— Да.

— Уже едете?

— Да.

— Пробки есть?

Мимо пробежал далматинец.

— Ну есть немного…

— Передай трубку маме Алессии.

Я понизил голос:

— Не могу. Она за рулем.

— Ну хорошо, созвонимся вечером, и я поблагодарю ее.

Далматинец залаял на хозяйку — ему хотелось, чтобы она бросила палку.

Я прикрыл микрофон рукой и побежал к дороге.

— Хорошо.

— Еще созвонимся.

— Хорошо, мама, созвонимся… А ты где? Что делаешь?

— Ничего. Лежу в постели. Хочу поспать еще немного.

— А потом пойдешь куда-нибудь?

— Позднее схожу к бабушке.

— А папа?

— Он только что ушел.

— А, понятно… Ну тогда пока.

— Пока.

Отлично.

А вот и Мартышка, подметает листья во дворе.

Так мы прозвали Франкино, привратника в нашем доме.

Он в точности походил на мартышку, какие живут в Конго, — круглая голова, пришлепнутая полоской серебристых волос, венчавших затылок и спускавшихся по ушам на скулы, чтобы соединиться на подбородке, и одна бровь поперек лба. Даже походка у него была необычная. Он двигался сутулясь, слегка наклонившись и покачивая головой, длинные руки висели плетьми, ладони вывернуты наружу.

Он был родом из Соверато, в Калабрии, там жила его семья. Но работал в нашем доме испокон веку. Я относился к нему с симпатией. А мама и папа терпеть его не могли, потому что, говорили они, слишком фамильярничает.

Теперь предстояло так пробраться в дом, чтобы никто не увидел меня.

Франкино очень медлительный, и уж если начал мести двор, то конца этому не будет.

Укрывшись на другой стороне улицы за грузовиком, я достал мобильник и набрал номер.

Телефон в полуподвале зазвонил. Мартышка долго прислушивался, наконец оставил метлу, вразвалку направился к двери и скрылся на лестнице.

Я схватил лыжи и ботинки и пересек улицу. Едва не попал под «форд», и тот принялся сигналить. За ним тормознули другие машины, и их водители осыпали меня бранью.

Стиснув зубы, едва не уронив лыжи и рюкзак, резавший плечо, я выключил мобильник и проскользнул в ворота. Миновал заросший мхом фонтан, где жили красные рыбки, и английскую лужайку с мраморными скамьями, на которых невозможно сидеть. Мамина машина стояла у подъезда, возле пальмы, которую мама лечила от красного долгоносика — пальмового вредителя.

Моля Бога, чтобы не встретился кто-нибудь из соседей, я вошел в подъезд, пробежал по красной ковровой дорожке, миновал лифт и бросился вниз по лестнице в подвал.

Внизу остановился, с трудом переводя дыхание. Нащупал на стене выключатель. Две длинные неоновые лампы тускло осветили узкий коридор без окон. По одной его стороне тянулись водопроводные трубы, по другой — запертые двери. У третьей двери я достал из кармана длинный ключ и вставил его в замочную скважину.

Дверь открылась в большую прямоугольную комнату. Два небольших запыленных окошка под потолком слабо освещали накрытую чехлами мебель, огромные коробки с книгами, посудой, одеждой, неточенные жучком оконные рамы, деревянные столы и двери, раковины с известковым налетом и пирамиды стоящих друг на друге плетеных стульев. Повсюду груды старого барахла, диван с обивкой в синих цветах. Гора замшелых шерстяных матрасов. Собрание каких-то подшивок, изъеденных молью. Старые пластинки. Лампы с погнутыми абажурами. Изголовье кровати из кованого железа. Свернутые в трубку ковры. Огромный керамический бульдог с отколотой лапой.

В подвале была свалена в кучу обстановка квартиры пятидесятых годов прошлого века.

У другой стены стояла кровать. Рядом на низком столике аккуратно выстроились десять консервных банок с говядиной, двадцать с тунцом, три упаковки хлеба для сэндвичей, шесть баночек оливкового масла, двенадцать бутылок минеральной воды, фруктовые соки и кока-кола, банка «Нутеллы», два тюбика майонеза, печенье, кексы и две плитки молочного шоколада. На ящике — небольшой телевизор, игровая приставка, три романа Стивена Кинга и несколько комиксов «Марвел».

Я запер дверь.

Вот тут я и проведу мою «лыжную неделю» в горах.