Эта ласковая земля - Уильям Крюгер Страница 3

– Исправительный дом, Оди, – сказал Альберт. – Она не шутила.

– Я нарушил закон?

– Эта женщина всегда получает то, что хочет, Оди, – предостерег Вольц.

– Да и черт с этой Черной ведьмой, – сказал я.

Мы вышли из-под вязов и пошли к большому, поросшему травой двору, который когда-то был плацем форта Сибли. Прямо на юг за огромным прямоугольником располагались кухня и столовая. Остальной периметр охватывали другие школьные здания: корпус для младших детей, прачечная, ремонтная мастерская и столярная и плотницкая мастерские одна над другой. Чуть поодаль стоял корпус для старших детей и главное учебное здание, построенные позже. Все было построено из местного красного камня. Еще дальше располагались стадион, водонапорная башня, гараж, в котором стояли крупногабаритная техника и школьный автобус, склад и старая гауптвахта. Вдоль северной границы участка протекала река Гилеад.

Утро выдалось солнечным и теплым. Мальчики, которым сегодня были назначены работы во дворе, уже косили траву и подрезали кусты вдоль аллей. Несколько девочек стояли на коленях на пешеходных дорожках с ведрами и щетками и отмывали бетон. Кто так моет дорожки? Это было бесполезное занятие, но все мы знали, что оно должно вбить в голову девочкам их полную зависимость и абсолютный контроль школы. Когда мы проходили мимо, они поднимали головы, но ни одна не рискнула заговорить под бдительным взглядом дворника, неопрятного хмурого мужчины по имени ДиМарко. Рубцы на моей спине его рук дело. Когда в Линкольнской школе нужно было высечь мальчика, этим обычно занимался ДиМарко, и он наслаждался каждым ударом кожаного ремня. Был конец мая, и уроков в школе не было. Многие ученики на лето разъехались домой к семьям в резервации Миннесоты, обеих Дакот, Небраски или даже дальше. Дети вроде нас с Альбертом, у которых не было семьи или чьи семьи были слишком бедны или слишком сломлены, чтобы принять их, жили в школе круглый год.

В спальне Альберт промыл рубцы на моей спине, а Вольц бережно нанес ведьмин орех ^[3], который держал под рукой как раз для подобных случаев. Я умылся, и мы отправились в столовую. Над входом до сих пор была высечена надпись «Столовая», сохранившаяся с тех времен, когда тут кормили солдат. Теперь ею распоряжалась суровая миссис Петерсон, отвечавшая за питание всех детей. Пол огромного зала, хоть и ужасно истертый, всегда был чисто выметен. После каждого приема пищи ряды столов протирали водой с капелькой хлорки. Кухней и пекарней заправляла твердая рука. Я слышал, как миссис Петерсон жаловалась на вечную нехватку денег на покупку нормальной еды, но умудрялась обходиться тем, что было. По правде сказать, в супах воды было больше, чем твердых ингредиентов, и на вкус они больше походили на жижу из канавы, хлеб был таким жестким и тяжелым, что хоть камни дроби (она заявляла, что дрожжи слишком дорого стоят), а мясо, когда оно вообще было, по больше части содержало лишь хрящи, но все дети ели три раза в день.

Когда мы вошли в столовую, Герман Вольц сказал:

– Оди, у меня для тебя плохие новости. Но есть и хорошие. Сначала плохие. Сегодня тебя назначили работать на поле к Бледсо.

Я посмотрел на Альберта и убедился, что так и есть. И правда плохая новость. Мне почти захотелось обратно в тихую комнату.

– И еще ты пропустил завтрак. Но это ты и так знаешь.

Завтрак подавали ровно в семь. Вольц выпустил меня не раньше восьми. В этом не было его вины, так велела миссис Брикман. Последнее наказание. Оставить меня без завтрака.

И это перед одной из самых тяжелых работ, которые могли достаться воспитаннику Линкольнской школы. Мне стало интересно, какова же хорошая новость.

Это выяснилось почти сразу. Со стороны кухни появилась Донна Высокий Ястреб в белом переднике и белой же повязке на голове. Она несла выщербленную белую миску с манной кашей. Донне, как и мне, было двенадцать. Она родилась в племени виннебаго ^[4] в Небраске. Она приехала в Линкольнскую школу два года назад, тощая и тихая, с волосами, заплетенными в две косы. Косы остригли, а оставшиеся волосы прочесали гребнем для гнид. Как и с других новичков, с нее сняли обноски, вымыли керосином и одели в школьную форму. Она плохо говорила по-английски и почти никогда не улыбалась. За годы учебы в Линкольне я понял, что для детей из резервации в этом не было ничего необычного.