Что же тут сложного? - Эллисон Пирсон Страница 3

Сколько ей тогда было? Три? Четыре? Вроде так недавно, но при этом невероятно давно. Моя доченька. Я никак не освоюсь в этой новой чужой стране, куда она меня привела, но чувства замолчать не заставишь. Отрицание, отвращение с примесью страха.

– То есть ты отправила кому-то фотографию собственной задницы? Эмили, ну разве можно быть такой идиоткой! – После страха вспыхивает гнев.

Эмили трубно сморкается в бумажное полотенце, комкает и протягивает мне.

– Это называется “белфи”.

– Что еще за белфи?

– Селфи твоих булок, – поясняет Эмили таким тоном, словно речь идет о чем-то будничном, как хлеб или брусок мыла.

– Ну белфи, – громче повторяет она. Так англичанин за границей повышает голос, чтобы тупица абориген наконец его понял.

Ах вот оно что. Не белка, а белфи. Мне-то приснилось, будто она сказала “белка”. Селфи я знаю. Как-то раз случайно включила на телефоне фронтальную камеру, увидела собственное лицо и содрогнулась от ужаса. Потому что сама себя не узнала. И сразу поняла те племена, которые отказываются фотографироваться, потому что боятся, что камера украдет их души. Впрочем, ровесницы Эм без конца делают селфи. Но чтобы белфи?

– Так делает Рианна. И Ким Кардашьян. Все так делают, – вяло поясняет Эмили, и в ее голосе сквозит привычное раздражение.

Последнее время у моей дочери это дежурный ответ. Пройти в ночной клуб по фальшивому удостоверению личности? “Не парься, мам, все так делают”. Остаться ночевать у “лучшей подруги”, которую я в глаза не видела и чьим родителям, похоже, плевать на ночные похождения дочери? Абсолютно естественный поступок, ничего такого в этом нет. Против чего бы я ни возразила – разумеется, совершенно неуместно, – мне следует расслабиться, потому что “все так делают”. А может, я просто отстала от жизни и послать кому-то фотографию собственной голой задницы давным-давно в порядке вещей?

– Эмили, хватит уже переписываться, сколько можно! Отдай телефон. Ты и так уже наделала дел.

Я вырываю у нее этот чертов мобильник, она пытается выхватить его, но я успеваю прочесть сообщение от какого-то типа по имени Тайлер: “Клевая жопа у меня на тебя стаит! ”.

О господи, какой-то деревенский идиот пишет моей дочери всякую пошлятину. “Стаит!” Он не просто пошляк, он еще и неуч. Мой внутренний грамматист хватается за нити жемчуга на груди и вздрагивает. Да ладно тебе, Кейт. Что за извращенная попытка уйти от темы? Какой-то перевозбужденный хам шлет твоей шестнадцатилетней ^[4]дочери непристойные сообщения, а тебя волнует, что он пишет с ошибками?

– Знаешь что, давай-ка я лучше позвоню маме Лиззи и мы с ней обсу…

– Нееееееееет, – стонет Эмили так пронзительно, что Ленни вскакивает с лежанки и заливается лаем, чтобы прогнать того, кто посмел ее обидеть. – Не звони, – всхлипывает она. – Лиззи моя лучшая подруга. Я не хочу, чтобы ей попало из-за меня.

Я смотрю на опухшее от слез лицо Эмили, на искусанную нижнюю губу. Неужели она правда считает, что Лиззи ее лучшая подруга? Эта вот стервочка, которая ею манипулирует? Я не доверяю Лиззи Ноулз с тех самых пор, как та объявила Эмили, что родители на день рождения разрешили ей пойти на концерт Джастина Бибера в “О2” и взять с собой двух подружек. Эмили не помнила себя от радости, но потом Лиззи сообщила, что оба места заняты и она возьмет ее с собой, только если кто-то из тех подруг откажется. Тогда я сама за бешеные деньги купила Эмили билет на концерт, чтобы защитить ее от бесконечных терзаний – возьмут? не возьмут? – от внутреннего кровотечения, уносящего уверенность, от раны, которую способны нанести лишь девочки девочкам. Парни в этом смысле полные профаны, они не умеют так изводить друг друга.

Вот что я думаю, но, разумеется, вслух не говорю. Не хватало еще, чтобы моя дочь, помимо публичного унижения, пережила предательство близких, и все это за один вечер.

– Ленни, на место, вот умница. Еще рано вставать. Лежать. Умница. Молодец.

Я укладываю и успокаиваю пса (сдается мне, это куда проще, чем уложить и успокоить дочь), Эмили устраивается рядом с ним, зарывается лицом ему в шею. И при этом без тени смущения выпячивает задницу. Розовые шортики “Виктория Сикрет” прикрывают не больше, чем стринги, так что я лицезрею обе ее круглые, как полная луна, ягодицы – ту самую упругую и соблазнительную часть тела, которая, прости господи, теперь сохранится в миллиардах пикселей для будущих поколений. У Эмили фигура юной женщины, но она по-прежнему доверчива, как ребенок, которым была еще совсем недавно. Да и до сих пор во многом остается. Мы с Эмили сидим на нашей уютной кухне, греемся у старенькой капризной “Аги” ^[5], прижавшись к любимому псу, но за этими стенами бушуют стихии, обуздать которые мы не в силах. Как мне защитить ее от того, чего я не слышу и не вижу? Научите. Ленни рад, что две его любимые девочки не спят в столь поздний час, он поворачивает голову и длинным, удивительно розовым языком принимается вылизывать Эм ухо.

Щенок, покупать которого Ричард строго-настрого запретил, фактически стал моим третьим ребенком; кстати, и ребенка заводить Ричард тоже строго-настрого запретил, и я не стану утверждать, что одно с другим никак не связано. Я притащила этот комок с мягкими лапами и огромными карими глазами вскоре после того, как мы перебрались в наш дряхлый разваливающийся дом, рассудив, что крохотный непоседа этому дому уже не навредит. Замызганные ковры, доставшиеся нам от предыдущих владельцев, испускали под ногами дымовые сигналы пыли. Надо бы заменить, но только после кухни, ванной и всего остального, что требует замены. Я понимала, что Ричард взбесится – по причинам, которые уже перечислила, – но меня это не смутило. Переезд всех нас выбил из колеи, а Бен давно клянчил щенка – каждый год на день рождения дарил мне открытки с очаровательными умоляющими собачками. И я решила, что раз уж теперь он вырос и не хочет, чтобы мама его обнимала, пусть обнимает щенка, и я тоже буду обнимать щенка, так что получится, словно где-то посередине я каким-то чудом обнимаю сына.

Стратегия, в общем, слабенькая, не вполне оформившаяся, совсем как новорожденный, но сработала превосходно. Ленни в нашей семье играет роль противоположную козлу отпущения. Он вбирает все детские беды. Подростку, который каждый день обречен ощущать себя некрасивым и нелюбимым, собака дарит безусловное и безоглядное обожание. И я тоже люблю Ленни, причем так преданно и нежно, что даже неловко признаться. Наверное, он заполняет в моей жизни пустоту, о которой не хочется думать.

– Лиззи сказала, что она не нарочно. – Эм протягивает мне руку, чтобы я помогла ей встать. – Она хотела показать белфи только девчонкам из нашей группы, но нечаянно вывесила для всех друзей. Как только сообразила, сразу же все удалила, но поздно, потому что его уже сохранила и перепостила куча народу.