Короткая глава в моей невероятной жизни - Дана Рейнхардт Страница 29

Кофе отвратителен, апельсиновый сок жидковат, а прилавок липкий, но мне безумно нравится это место. Все здесь выглядят так, будто они завтракают тут каждое утро именно в это время, сидя именно на своем месте, и и едят ту же самую еду.

– Почему у тебя нет их фотографий? – спрашиваю я.

Я осмотрела весь ее дом. Каждую стену, каждую поверхность в каждой комнате. Я даже прокралась в комнату Ривки, когда она ушла на улицу за дровами для камина. Я не смогла найти ни одной фотографии.

Она на минуту задумывается:

– А-а. . Ты имеешь в виду мою семью. У меня есть их фотографии, но я храню их в комоде. Это слишком тяжело для меня – иметь их на виду и все время смотреть на них.

– Почему? Что случилось?

– На это нет простого ответа.

– Мне не нужны простые ответы.

– Полагаю, ты могла бы сказать, что я потеряла веру. В Бога, в этот образ жизни, в своего отца, во все. И когда мне нужны были перемены, когда мне нужно было найти свой собственный путь и свои собственные ответы, в их жизнях для меня не осталось места.

– Ни для кого? Как насчет твоих братьев и сестер? Как насчет Ханны?

Когда Долорес подходит к нам с кофейником, чтобы долить кофе, Ривка жестом отказывается.

– Я стала изгоем для всех, кроме моей матери. Они все относятся ко мне по-другому, словно я незнакомка. Словно я ненормальная. Но, по крайней мере, они все еще разговаривают со мной. Только мой брат Ефраим полностью вычеркнул меня. Он вообще провел по мне шиву. Даже Мордехай такого не делал.

– Что это значит?

– Извини. Верно. Иногда я забываю, что не все были хасидами в прошлой жизни. Шива – это то, что делается, когда кто-то в семье умирает. Это траурный ритуал. Ефраим – фанатик. Когда я оставила общину и их образ жизни, он объявил, что я умерла для него.

– Звучит радикально.

– Можно и так сказать.

– А что сделал Мордехай?

– Он недалеко ушел от проведения шивы. Он едва говорит или смотрит на меня, когда я приезжаю. Вот что забавно – на мой уход у него была гораздо более неадекватная реакция, чем на мою беременность.

– Подожди-ка. Я думала, Мордехай не знал, что ты была беременна. Я думала, Ханна помогла тебе скрыть это от него.

– Она действительно помогла мне, и мы скрыли это. Мы никогда не говорили об этом. Ни единожды. Но я знаю, что он знал. Я просто знаю. Он решил закрыть на это глаза. И думаю, я ему этого так и не простила. В конечном счете, думаю, вероятно, из-за этого я и ушла. Потому что мне нужен был отец, особенно в такое время, а он не мог быть мне отцом. Он всегда был просто реббе.

Я не хочу спорить с ней и совершенно точно не хочу занимать позицию защиты Мордехая, потому что не знаю его, а то, что я о нем слышала, не позволяет мне считать его кем-то достойным моей защиты, но мне кажется, что логика Ривки по этому вопросу несколько ошибочна. Если бы Мордехай на самом деле был просто реббе, он бы не закрыл глаза на все это. Он бы выгнал Ривку из дому. Он бы отказался от нее. Он бы сделал все, чего боялась Ривка, когда она обратилась за помощью к моей матери.

Долорес приносит наши тарелки с таким видом, словно это причиняет ей массу неудобств. У меня все еще нет вилки, но Ривка не дожидается меня. Она жадно ест. И я благодарна ей за это. Она чувствует себя достаточно комфортно в моем присутствии, чтобы не следить за своими манерами. Разве я ждала бы, пока Клео принесут вилку, если бы мы вместе завтракали в закусочной? Да ни за что. Я смотрю, как Ривка поглощает оладьи, словно крайне голодный и вполне здоровый человек. Как она может быть больной? Больные люди так оладьи не едят. Мне хочется спросить, что с ней. Чем она больна? Как долго ей осталось жить? Но я сомневаюсь, что подобные вопросы стоит задавать человеку, который с таким удовольствием ест оладьи.

Так что мы разговариваем ни о чем. Мы говорим обо всем, кроме того, что находится прямо на столе между нами. Я рассказываю ей о школе, своих друзьях и даже о своей влюбленности в Зака. А потом использую Зака, чтобы плавно перейти к вопросу, есть ли у нее парень. Она отвечает «нет» без каких-либо пояснений. Я также спрашиваю, была ли она когда- нибудь замужем, и она го – ворит:

– О боже, нет. – Потом она, кажется, осознает, что ее ответы слишком куцые, и добавляет: – Я всегда представляла себе, что выйду замуж лет в сорок. Полагаю, это была реакция на мою мать и наблюдение за жизнью женщины, которая вышла замуж прежде, чем узнала что-либо о себе. – Она медленно помешивает свой остывший кофе. Поднимает взгляд на меня:. – Но я хочу, чтобы ты знала, что у меня было много хороших отношений после тех, первых, с Джо, и некоторые даже закончились хорошо, перейдя в длительную дружбу.

– Полагаю, все романы в старшей школе обречены на катастрофу.

– У тебя все будет по-другому, – говорит она. – Ты кажешься гораздо более уравновешенной, чем я была когда-либо. Гораздо более уверенной в себе. Гораздо более сильной. Тебе должно гораздо больше везти с парнями, чем мне.

– А ты не думаешь, что нужна определенная сила, чтобы бросить все, что знаешь, и всех, кого любишь, чтобы самостоятельно открыть для себя жизнь? Не думаю, что я могла бы это сделать. И что касается моей удачи в отношениях с парнями, как-нибудь, когда мы не будем завтракать, напомни мне рассказать мою историю о поцелуях-и-рвоте, сделавшую меня знаменитой в нашей школе.

Хотя я протестую, Ривка не позволяет мне заплатить за завтрак. Она говорит, что для пляжной фотографии выдался отличный год, и в особенности для нее. Так что я выпускаю счет из рук и позволяю ей со стуком выложить колоссальную сумму в размере $9.49.

На обратном пути к ней домой я смотрю в окно. Здесь необычайно красиво. Я могу понять не только почему Ривка решила жить здесь, но и почему она выбрала этот пейзаж в качестве основы для своей работы.

– Надеюсь, я предоставила тебе достаточно информации, – говорит она, когда мы заезжаем во двор. – Знаю, нам надо поговорить еще кое о чем, о том, что отнимет время у саги Левинов.

Это единственное упоминание ее болезни, сделанное кем-либо из нас после утреннего разговора. И снова у меня появляется чувство, что надо что-то об этом сказать, но я просто не могу.

– Я рассчитываю на тебя, чтобы узнать побольше в следующий раз.

– Я рассчитываю на тебя, что ты будешь рассчитывать на меня Я загружаю машину, пока Ривка готовит мне сэндвич с грудинкой в дорогу. Она также кладет немного винограда, миндаля и имбирное печенье. Хоть кто-нибудь понимает, что за двухчасовую поездку я не умру с голоду? Что мне будет достаточно пластинки жевательной резинки? Ривка заглядывает в окна «субару», словно пытаясь убедиться, что никто не едет со мной зайцем, автостопом бесплатно отправляясь на север. Я осматриваю ее дом и участок, последний раз вдыхаю запах сосен, соленого воздуха и древесного дыма, поднимающегося из труб, которых я не вижу, но знаю, что они где-то недалеко. Возникает неловкая пауза, а потом Ривка наклоняется и обнимает меня, а я похлопываю ее по спине со слегка чрезмерным усилием. Она отодвигается. Протягивает руку и быстро дотрагивается до моей щеки: