Смерть и приключения Ефросиньи Прекрасной - Ольга Арефьева Страница 29

Дуализмы Иеронима Инфаркта

Тридцать три богатыря, оба красавцы.

Два куска сахара — один сладкий, другой рафинад.

Шли две ноги, одна левая, другая 42-го размера.

Жили два мужика: один маленького роста, другой мой дедушка.

Ехали двое: один на велосипеде, другой в пятницу.

Ехали два грузовика, один в Самару, другой сломался.

У меня два яблока, одно вкусное, другое я съела.

Он надел два платья — одно наизнанку, другое на подругу.

Вначале прошел дождь, потом Иван Семеныч.

Было у матери три сына. Оба мальчики.

Шли два мужика: один лысый, другой по дороге.

У нас две деревни: в одной все дураки, другая тоже

в Самарской губернии.

Разбились две чашки — одна трагически, другая над океаном.

В своей жизни он прочел три книги: первую и про Штирлица.

У меня два валенка: один резиновый, другой украли.

Бежали помидоры — один белый, другой недоспелый.

Заходил в два дома — один кирпичный,

а в другой меня не приглашали.

В русском алфавите 33 буквы. Некоторые греческие,

а остальные не используются.

У меня два мужа, обе девочки.

Лежали две скатерти, одна под чайником, другая с бахромой.

Две идеи: одна бредовая, другая — не покрасить ли волосы

в зеленый цвет?

Бежали мы врассыпную: один на север, другой за мной.

У меня две книги: одна Алиса, другая в стране чудес.

Комедия шла два часа: в первый час всех поубивали, а потом мы поменялись местами.

Плюшевые звери

Когда стемнело, Ефросинья неожиданно обнаружила в своем доме другую жизнь, но не удивилась, а села неподвижно. Тени входили и выходили, когда им захочется.

Ей захотелось не быть одной. Она посмотрела на шкаф — он запереваливался на месте, на стол — он чуть пригнулся, прося, чтоб его погладили. Не то. Она стала копаться в шкафу, не без труда вытащила с дальней полки старую взлохмаченную шубу и внимательно посмотрела на нее. Шуба были искусственная, но натурально сшита, она виновато заморгала пуговицами, оперлась на рукава, немножко повозилась и стала крупным меховым зверем с маленькими ушами и широко расставленными пластмассовыми глазками. Ефросинья одобрительно улыбнулась одним уголком рта. Зверь был хорош, велик и странен. Она приделала ему толстый хвостик из хлястика, назвала Большой и осталась довольна. Зверь стал уметь занимать собою углы, доставать до потолка, смотреть из темноты и вообще создавать страшноватый уют. Она забралась ему на живот и стала сочинять меховую живность помельче. Старые дырявые носки и варежки зашевелились от внимания и стали подобиями хомяков и мышей — но с такими же, как у Большого, далеко расставленными глазками.

Новая живность начала осваивать дом, лазить по чердаку и полкам, греметь банками с крупой и тихонько переговариваться голосами разной высоты. Напоследок она сделала себе домашнюю сову из синтетической вязаной шали, сова стала жить у нее на левом плече.

«Итак, мои хорошие, — хлопнула она в ладоши, — давайте будем ужинать!» Живность обступила ее со всех сторон, очень глядя глазами. «Что же они едят? — задумалась Ефросинья. — Пусть едят заблудившихся путников!» — придумала она, обрадовалась и выглянула в окно. Дом сегодня стоял на курьих ножках посреди темного леса. Плюшевые страшилки повысовывались в окна со всех сторон. По дорожке уже шел путник.

Это был Савватий, и искал он Бабу Йогу. Все быстро спрятались обратно.

Баба Йога

«Там водятся дикие деревья, никогда не слышавшие человеческого голоса. Они смотрят злыми деревянными глазами. Там живет страшная Баба Йога. Нет у нее ни возраста, ни совести, потому что она давно себя пережила, ни имени, потому что выбросила. Даже если кто позовет, она и не дрогнет, ей ее имя — как пустой звук. На вид молодая, а глаза у нее древние, всё видели, ничего не расскажут. Много она знает и много может. Умеет и летать, и не летать, из ничего делать что-то и из чего-то — ничего. Спроси у нее, может, чем и поможет», — повторял он про себя совет смутно знакомого скомороха с медведем, которого встретил на большой ярмарке. Он по-прежнему хотел быть самым сильным — так, чтобы все вокруг задрожали. Савватий покинул своего учителя, который больше хотел лечить, чем калечить, и отчаянно думал, куда податься дальше. «Не все умеют бояться байбаку, а я могу. Меня в садике научили», — думал он, не зная, что его мысли громко пахнут и гремят на весь лес.

Банька и ужин

Ефросинья наскоро состарилась, вырастила длинные когти на руках и ногах, взглядом перекосила дверь набок и толкнула ее. Дверь закачалась и зловеще заскрипела. Савватий вздрогнул, остановился, медленно подошел, чувствуя, как шумно бьется сердце и трудно незаметно дышать. В ушах у него стало горячо. Он решился, натянул улыбку и показательно-шумно потопал ногами возле порога.

«Пускай сейчас будет осень», — подумала Ефросинья. Всё было в желтой листве, падали косые лучи солнца, паутина, утянувшая дом со всех сторон, серебрилась. «Нет, слишком красиво», — сказала она себе и плюнула зубом. Внезапно стемнело, Савватий вспотел и прерывающимся голосом крикнул: «Хозяева! Кто дома есть?» Ефросинья встала с лавки и, изображая крайнюю немощь, зашаркала к двери. Плюшевые звери завозились, не особенно быстро запрятываясь в полутьму. Большой встал в угол. Мелочь внимательно смотрела пуговицами из закоулков мебели. Под землей кто-то возился. Сова заухала, вылетела прямо в лицо Савватию и начала кружиться над домом, развеваясь в сумерках рваными кистями бахромы. Когти ног Ефросиньи цокали по доскам пола, высовываясь из остатков того, что когда-то могло быть обувью. У молодца внутри было тесно, он смотрел белыми глазами на Бабу Йогу. «Вот она какая!» — сказал он шепотом вместо «здравствуйте», потом опомнился, начал кланяться и извиняться, преувеличенно громко описывая, как заблудился в лесу, ищет дорогу, да вот увидел избушку.

— Что ж, здравствуй, коль не шутишь, заходи, гостем будешь, — хрипло пробасила Баба Йога. — Если ночь переживешь, день, может, и удачным будет!

— Да, бабушка, все мы смертны. Сколько себя помню, всегда был живым… Нельзя ль у тебя заночевать?

— Дело пытаешь али от дела лытаешь?

Савватий замолчал, вытянув вперед шею.

— Да разберемся. Ночуй уж Давай наруби только мне дровишек — баню стопить, пирог спечь. С мясом.