Ковыль (сборник) - Иван Комлев Страница 29

– Дла-те, – говорит и Серёжа.

– Давай твою рученьку, маленький, – баба Поля берёт мягкую ласковую ладошку в свою высохшую и жёсткую ладонь, наклоняется, целует ручонку с обеих сторон, садит мальчика к себе на колени. – Как ваши дела, хорошие мои?

– Идём, наконец, в садик, – отвечает Валентина. – Ох, канители! На полмесяца мороки. Анализы, справки. А у вас как?

– Да вот: жду Сашу. Александра Григорьевича. Сколь счас, уже больше пяти?

– Нет, ровно. Я же не с работы, а из консультации. Зачем вам Александр Григорьевич?

– Телеграммы попрошу отправить.

– Что? – пугается Валентина.

– Плохой Тимофей мой Несторович. Пущай ребятки приедут. Всё одно уж…

Валентина молча, сочувственно покачивает головой, забирает сына.

– Надо нам идти. Извините, проголодался он. Есть хочешь?

– Хо-чу, – чётко выговаривает Серёжа и машет ручкой бабе Поле.

Она тоже поднимает руку им вслед, улыбается светло и печально, смахивает выбежавшую невесть зачем слезу.

Вот ведь, на склоне лет только узнала, что такое есть малое дитя. Тимофеевых приняла уж большенькими, да ещё после такого горя. Дитя должно быть в радости, тогда и родители будут счастливы.

Маленького – не довелось воспитывать бабе Поле.

Однажды показалось ей: будет у неё свой ребёночек, думала: совсем породнятся с Тимофеем. Надеждой своей она не стала делиться с Тимофеем Несторовичем прежде времени. Ходила, прислушивалась к себе, радостно-затаённая, ждала.

И жизнь стала поворачивать к тому времени на лад. Война отходила в прошлое. Что ж не родить?

Возраст, правда, уже был не малый. Для первого ребёнка так и вовсе. Но – не судьба.

Как раз в тот день, когда поняла, что обманулась, что надеждам не суждено сбыться, вернулась Марья.

Все были дома – будто нарочно подгадала.

День был радостный: Алёша приехал на побывку – он уже два года учился на офицера, Аня поступила в институт, на химию; ребятам помладше – Верочке и Васятке – обновки к школе купили: Васятке – ранец, взамен полотняной сумки, а Верочке – юбку и фартучек.

Марья тихо вошла, без стука. Никто и не заметил, все разговаривали и смеялись. И вдруг враз почувствовали, что есть среди них чужой, смолкли и обратились к двери.

Вечернее солнце протянулось через всю комнату и оконной рамой висело на стене у двери, а Марья стояла рядом, в тёмном демисезонном пальто, в таком же тёмном платке; бледное от волнения лицо чётко выделялось на этом фоне, нижняя губа её шевелилась и мелко вздрагивала, у ног стоял фанерный чемоданчик. Если б не бледность лица и эта подрагивающая губа, можно было бы подумать, что она просто уезжала на время и вот – вернулась.

Замер Алёша; Васятка, который висел на брате, тихо сполз на пол и опустил голову, как нашкодивший ученик; Верочка едва заметным движением подалась к сидевшей рядом с ней маме Поле, в лице её почти не было волнения, но грудь – маленькие рожки уже прорезались под платьицем – грудь заходила часто, как после шумной возни с братом; Аня побледнела и опустилась на стул; только Тимофей Несторович, сидевший боком к вошедшей Марье, не изменился в лице, не повернул головы и вообще не подал виду, что увидел её.

Он – Полина Филипповна почувствовала это – увидел Марью раньше всех, ещё до того, как она замерла на своём месте, у порога.

Марья обвела взглядом комнату, детей, выросших, незнакомых, настороженно-ждущих, что будет дальше, Полину Филипповну – взгляд замутнённый, отрешённо-пустой, словно она смотрела сквозь людей и предметы куда-то далеко, где можно было видеть прошлое и, рядом с ним, будущее, – остановился на лице мужа.

«Вот и вышел твой срок, Полина. Ступай…» – подумала Полина Филипповна и поднялась со своего места.

Тимофей Несторович поднял голову:

– Ты куда?

Она растерянно посмотрела ему в глаза, выдавила из себя:

– П-пойду тут…

– Останься.

Она села.

Молчание повисло в воздухе. Солнечный луч медленно уползал по стене от Марьи. В нём серебрилась пыль.

– Проходи, Марья, – нарушил тягостную тишину Тимофей Несторович. Как знакомую пригласил.

Марья шевельнулась, но осталась на месте, подвигала закаменевшими губами, сказала осевшим голосом:

– В-вот, значит… В-вернулась… В-вы…

Тихо. Слышно, как за окном шумят проходящие по улице машины. Все отводят взгляды в сторону, скоро они оказываются обращёнными к отцу. Только Полина Филипповна смотрит, с того мгновения, как села обратно на стул, мимо всех, в стену.

Она понимает вдруг, что возврата Марье нет, что Тимофей Несторович решил это давно, может быть, в тот час и минуту, когда снимал с себя рубаху, ту страшную обновку, подаренную женой в сорок четвёртом.

От этой догадки страшно становится Полине Филипповне и сладко, как от боли, когда она достигает своего предела, за которым либо смерть, либо начало избавления от болезни. И совестно: её выздоровление – это Марьина погибель, такая обнажилась грань.

Тихо-тихо.

– Ну, что ж, – будто вздохнул Тимофей Несторович, – как дети…

«За что ребят-то?!» – обрывается сердце Полины Филипповны, так, словно Тимофей отдаёт их на пытку; протестует молча, продолжает в своей окаменелости смотреть всё в ту же стену.

Молчание.

– Алексей, ты старший.

Алексей кусает губы, опускает голову:

– Я… Вот, – он трогает рукой пуговицу гимнастёрки, – я же не здесь. Вам жить.

– Та-ак, – Тимофей Несторович медленно переводит взгляд на Аню – она закрывает лицо ладонями, плечи её вздрагивают от рыданий.

Тимофей Несторович уже не смотрит на младших, сейчас он скажет…

Но Марья оживает, протягивает руки вперёд:

– Дети! Мои дети! – её бьёт мелкая дрожь, слёзы бегут по щекам. – Я ж для вас… Я вас спас-с…

Верочка смотрит на мать, глаза её широко раскрыты, губы шевелятся:

– Зачем?

Надежда, слабая, как гаснущая свеча, ещё жива в Марье, голос дочери, обращённый к ней, придаёт сил:

– Я ж вас… Вы ж – мои дети! Вы… жить…

– Зачем?! – голос Верочки звучит, как туго натянутая струна – вот-вот лопнет. – Чтобы знать, что мать – преступница? Жить вместо Сашиной мамы? Да?!

– Я не… Она бы всё равно умерла! Я не п-п… Закон снял с меня. Простил…

– Закон?! Нет. Нет! – в глазах дочери ужас. Что она видит в этот миг? – Не-ет! – Вера вдруг захлёбывается в крике и запрокидывается на спину.

– Вера! Вера, что с тобой? – Тимофей Несторович ловит её у самого пола, держит крепко за плечи. – Успокойся…