Сегодня и вчера, позавчера и послезавтра - Владимир Новодворский Страница 29

Дверь открылась. Вошли младший сержант Егоров и рядовой Смолин, он же Сергей.

– Как нога? – спросил Егоров, как всегда сухо, четко. В руках он что-то вертел, и дистанция, которую он всегда держал при разговоре с подчиненными, на этот раз не ощущалась. – Ходить можешь?

Вопрос задан был отнюдь не из учтивости, не в его это было стиле.

– Наложили лангету, опираться удается, но сгибается плохо. Завтра повезут в госпиталь. Думаю, ничего страшного. – Отвечать было неловко, будто я инвалид какой-то.

– Мы тут с ребятами посоветовались… – начал Сергей и продолжил после небольшой паузы: – Если спросят, как это произошло, не говори, что на футболе. Начнут выяснять, могут запретить проведение матчей, так уже бывало. Им это проще сделать, чем выдать какие-нибудь кеды.

– Ладно, скажу, что упал с лестницы, когда возвращались с зарядки, – предложил я первое, что пришло в голову.

– Ребята еще просили передать привет и чтобы быстрей выздоравливал.

– Играл ты здорово, скоро одной командой за роту сыграем, – добавил Сергей, и они вышли из палаты.

«Отторжение, – подумал я, – меняется на посвящение в члены «семьи» или, точнее, касты».

Около десяти утра ефрейтор Розман зашел в палату. Солнце грустило за облаками, а УАЗик – у входа в медсанчасть. Приходилось скакать на левой ноге, правая при попытке на нее наступить высекала искры из глаз. Кто-то подхватил меня под руку и помог забраться в машину. Широкую открытую улыбку Саши Герасименко трудно не узнать.

– Поправляйся! Ребята передают, что секретарю долго болеть нельзя, он должен быть в строю! – прокричал он вслед подпрыгивающему автомобилю с красным крестом на борту.

Странно наблюдать неоднократно политые потом дорожки из окна машины, как и палатки на озере во время утреннего кросса. Открываются ворота, машина набирает скорость и движется в направлении Ленинграда. Пестрые домики, юркие «Жигули», медлительные коровы. Цветастые кофточки и белые рубашки, серые юбки и брюки – как необычны они, эти женщины и мужчины. Километров за пятнадцать до города сворачиваем, местная дорога приводит к большим зеленым металлическим воротам.

Госпиталь живет своей медицинской жизнью. Больные в синих пижамах, офицеры и санитары в белых халатах, медсестры в ореоле мечты. Из приемного отделения попадаю в четырехместную палату. Седовласый подполковник внимательно осматривает ногу, просит пошевелить пальцами, размышляет вслух:

– На перелом не похоже, но ушиб серьезный, отправляйся-ка ты, голубчик, на рентген.

Появился санитар с костылями, показал, как их регулировать по росту. Новая встреча с данным снарядом легла на старый опыт и тайную печаль. Меньше всего хотелось снова на них застрять. Технику прыгания по лестницам восстановил, пока искал рентгеновский кабинет. Там меня уложили на стол и сделали снимки в двух проекциях.

– Свободен, – привычно прозвучало из уст военного врача.

Желание посмотреть снимки как-то улетучилось вместе со словом «свободен». В палате новенького дожидались с нескрываемым интересом.

– Откуда будешь? – спросил улыбчивый розовощекий парень с забинтованной ногой, восседавший в центре палаты на стуле.

– Из роты Почетного караула, – гордо ответил и подумал: «Вот ведь чисто русская черта – критиковать все, что происходит в стране, семье, роте, но за пределами объекта критики насмерть отстаивать его достоинства».

– Служишь, похоже, недавно, – подметил он.

– Весеннего призыва, по волосам заметно? – поинтересовался я с искренним любопытством. Компрометирующая «лимона» форма на мне отсутствовала.

– По глазам, – рассмеялся он. – Не обижайся, все приходят сначала замотанные. Обращал внимание, люди, когда с курорта возвращаются, у них глаза светятся? На голову ничего не давит – и результат на лицо. Здесь редкое сочетание наблюдается: командиров нет, медсестры есть, караулов нет, самоволки есть. Считай, тебе повезло.

– С родными видеться разрешают? – спросил я, представив долгожданную встречу с женой и родителями.

– А где они живут? – поинтересовался он.

– В Ленинграде, в центре, у Казанского собора.

Наш разговор прервали разносившие обед санитарки. Появление женщин возрождает в памяти ощущение заботы. Долгое время нещадно подавляемое, оно радостно выпрыгивает из закоулков души, и кажется, что вот сейчас к тебе прикоснутся ласковые и добрые руки, накроют стол, и блюда будут излучать чудесный аромат с привкусом любви. И ты тянешься к дивному видению, но рука упирается в деревянную тумбочку, задевая алюминиевые ложку с вилкой, и реальность разворачивают нахлынувшие воспоминания в обратный путь.