Обитель милосердия (сборник) - Семён Данилюк Страница 29

— Если обежать кругом, сколько выйдет?

— Метров триста, — прикинул Кременчук. — А там уж по пустырю на рывок.

Танков сощурился:

— Сережа, Игнатьев!

Они отошли метров на десять.

— Может, я чего не понимаю, — замялся Танков. — Но предлагаю так. Один начинает переговоры — отвлекает, второй перекрывает правое окно, чтоб не ушел, третий… Словом, надо попробовать через форточку. Правое окно, я думаю, надо подстраховать Василию Кузьмичу.

— Сделаю, — непривычно покорно кивнул Игнатьев. — Что ж, не понимаю, какое дело.

Он отошел в гущу людей, и среди них началось оживление.

Танков облизнул губы:

— Сергей, ты как, одобряешь решение? Если есть другое, лучше, скажи.

— Так чего обсуждать? — Велин пожал плечами. — Ты дежурный по отделу. Стало быть, сегодня мой начальник. Решил — мое дело подчиниться.

— Что ж, — Танков помялся. — Как мы с тобой поделимся?

— Ну, оратор ты, как погляжу, никакой. — Велин усмехнулся. — К тому же он меня знает, попробую уломать. В общем, переговоры я на себя возьму. Потом ты потоньше. Так что если в форточку, так шансы только у тебя.

— Вот и ладушки. — Танков вздохнул. — Раз так, начинай, а то пять минут уже истекают.

— Я ж здоровый. Не пролезу.

— Это верно.

— И уговорю его скорей тебя.

— Конечно, ты умеешь.

— Ну, а как ты внутрь проникнешь, тут не сомневайся: напрямую через площадь рвану. Ох, нарушаем мы инструкцию. — Велин озабоченно покачал головой. — Обложить бы положено и ждать. Но раз уж ты решение принял…

Танков шагнул было к переминавшемуся в нетерпении Кременчуку, но, поколебавшись, вернулся к Велину.

— Передумал?

— Слушай, ты посмотри, как у меня пистолет, — боясь, что их услышат, смущенно попросил Танков. Он вынул пистолет из кобуры и протянул Велину.

— Чего пистолет? — Тот недоуменно покрутил оружие на ладони.

— Ну, это… — Танков оглянулся. — С предохранителя как снять? Забыл я.

— Чего?! Оружие, что ли, не держал?

— Так получилось. Да я и был-то всего на офицерских сборах. Даже на стрельбище не возили. Ты только покажи.

— Ясно. — Велин издевательски, призывно хохотнул, покрутил головой, собирая слушателей, но какая-то мысль удержала его, и он только тихонько выругался: — Предохранитель! Он у тебя и заряжен-то не был. Гляди, теперь патрон в патроннике.

— Где?

— Там, где надо, раззява. В общем, собачку спустишь. Вот она. И можно стрелять.

Танков осторожно принял пистолет, сунул в кобуру.

— Только учти! — остановил Велин. — Без предупреждения стрелять не имеешь права. Сначала в воздух. Иначе…

Танков и заждавшийся Кременчук побежали.

— Счастливо, сынок! — негромко пожелал вслед Захаров. Многие женщины крестили бегущих со спины.

Быстрыми шагами шел к рупору Велин…

Огородами, падая, перемахивая через палисадники, а кое-где ломая их, Танков и Кременчук перебежали к стынущему пруду, где залегли в негустой осоке. До заветного окна отсюда было метров сто тридцать потоптанного луга. В тишине деревни разнесся искаженный металлом голос:

— Внимание! Будаков! С тобой говорит оперативный уполномоченный уголовного розыска Велин! Выслушай меня, и выслушай внимательно! Сейчас ты собираешься совершить непоправимую ошибку! Я не буду давить на твою совесть, я просто объясню, что будет, если ты пойдешь на это. И слушай изо всех сил, потому что шагнуть на роковой путь ты всегда успеешь!

— Толково говорит, — оценил Кременчук.

Танков, отдыхая, молчал. Он боялся растерять ту решимость, которую с трудом собрал после недавнего позора.

— Ну, все, — прошептал он. — Дальше я один.

— Я с тобой, лейтенант, — заупрямился Степан. — Не дело одного бросать. Да и не сладишь ты в одиночку. Он мужик здоровый. — Только тут Танков разглядел в его руке небольшой ломик.

— Нельзя, Кременчук, нельзя.

Не вставая с земли, Танков содрал с себя китель и рывком, пригнувшись, а потом и во весь рост, не петляя и не сворачивая, побежал к окну. Почувствовав дыхание сзади, махнул отгоняюще рукой, но продолжал бежать, с надеждой ухватывая клочки фраз, непрерывно выкрикиваемых Велиным.

— Ответь же, ответь, — бормотал он.

Добежав, наконец, до стены, склонился к траве и натужно, закрывая рот, отдышался. Рядом глотал воздух Кременчук. Танков поводил перед ним пальцем: «Тише, пожалуйста, тише». Велин меж тем веско перечислял смягчающие вину обстоятельства, особенно напирая на явку с повинной. Будаков упорно отмалчивался, и, как ни прислушивался под окном слегка отдышавшийся Танков, в доме было тихо.

Наконец лейтенант решился. Подняв руку, осторожно, с надеждой подтолкнул от себя пересохшую, с отслаивающейся краской раму. Она не подалась. Кременчук, сделавший то же самое, покачал головой: «Бесполезно». Оставалось встать во весь рост, дотянуться до форточки и надавить — дай Бог не заперта. Сообразительный Кременчук подсел, сложил замком руки и медленно принялся поднимать вставшего на них Танкова.

По мере того как голова и грудь все полнее вписывались в мрачный квадрат окна, Танков с нарастающим страхом вглядывался в черноту дома, из которой, быть может, давно уже с ухмылкой разглядывал его Будаков. Вот он опять поднимает ружье, заряженное картечью. Как там Захаров сказал — в упор и пополам? Его, Мишку Танкова, пополам? В двадцать два года? Спокойно, спокойно, спокойно.

«Хорош», — показал он рукой вниз и осторожно надавил на наружную сторону форточки. Она чуть слышно скрипнула — скрип этот отдался в нем пугливым эхом. Наружная створка уперлась во внутреннюю и под нажимом руки приоткрыла ее.

— Чего там? — шепнул снизу Кременчук, которого под тяжестью ноши начало качать.

Танков успокоил его жестом. Он решался. Можно было попытаться разбить рукояткой пистолета стекло и впрыгнуть, но навстречу, из комнаты, выскочит Будаков, а глаза со света ничего не увидят.

— Быстрее, — попросил Кременчук.

Танков вытащил из кобуры пистолет, осторожно, как показал Велин, снял с предохранителя и с вытянутыми вперед руками, подпихиваемый снизу Кременчуком, принялся втискиваться в форточку. Прошли руки, голова, шея, вплотную самое трудное — плечи. Теперь он висел, пытаясь дотянуться руками до подоконника, и, медленно, осторожно подтягиваясь, втискивал остальную часть тела. Кременчук, приподнявшись на цыпочки, придерживал ноги, и все-таки одна сорвалась: тяжелый форменный ботинок отчетливо ударил по наружному стеклу.

Танков замер. Он понял ошибку. В обуви, в непригнанной форме у него не было шансов проникнуть бесшумно. Надо было бить стекло. Сейчас он висел, перевесившись вполовину, сжимая в правой руке бесполезный в эти мгновения пистолет, и в ужасе ждал, что из темноты подойдет сбоку Будаков и… Страх, дотоле сдерживаемый, расползался по нему. Он так явственно ощутил занесенный над собой топор, как раньше кромсающую тело пулю. Ужас охватил Танкова… Его передернуло, и одновременно он почувствовал под одеждой мерзкую сырость. Он рванулся вперед. Забыв об осторожности, с хрустом протискивался сквозь раму, извиваясь, будто червяк на крючке. Наконец неловко перевалился через подоконник и, лишь слегка смягчив удар, упал на пол. Тут же вскочил и, отчаянно скрипя новыми ботинками, отбежал в самый темный угол у противоположной стены, с отчаянным звоном свалив по дороге какой-то таз.