Как я свалила из Германии обратно в Россию - Лидия Штерн Страница 29

Наступила зима, и я уже успела убедиться, что задушевные разговоры с Хансом имеют весьма положительный эффект. Чем больше я уделяла ему внимания, задерживаясь после совместной трапезы, обсуждая интересующие Ханса вещи, тем спокойнее и уравновешеннее он становился. Он любил беседовать со мной, слушать мой акцент и постоянно удивлялся моей эрудиции. Инстинкт собственника больше не проявлялся в нем так скандально-болезненно, как еще месяц назад. Так долго ждавший любви Ханс больше не угрожал, не шантажировал и не устраивал сцен. Даже стал поговаривать о том, что теперь, со временем, понял, что он-де неподходящий по возрасту муж для меня, что мне нужен кто-то помоложе и что, может, этот «молодой человек с выставки» одумается и объявится в моей жизни.

Я не развивала эти темы. Мне важно было дождаться конца года. А там, возможно, с наступлением весны и учебой на курсах, появятся и новые предложения на работу. Свою задачу я сейчас видела в поддержании подчеркнуто уважительной атмосферы. Наступившее спокойствие я воспринимала как хороший знак, не думая о том, что не все живут и мыслят так открыто, а может, и так наивно, с надеждой на доброе, как это делала я.

В один из будних дней морозного декабря Саша собирался в школу, а Ханс готовил на кухне завтрак. Кофейная машина бурчала, и особый, согревающий аромат постепенно окутывал всю квартиру. Проводив сына, я спросила у Ханса, подождет ли он меня к завтраку. Получив положительный ответ, я направилась в ванную принять душ.

Прошло, наверное, не больше пяти минут… Когда я вышла из ванной, меня удивила звенящая тишина. Не было слышно шаркающих шагов мужа, кофе-машина не шумела, а в квартире было непривычно темно. Комната Ханса, выходящая окнами на восток, по утрам, особенно в ясные дни, впускала в дом много света, и мы ее держали открытой. Я поняла: в квартире потемнело именно оттого, что дверь в комнату была захлопнута. Я подошла, нажала ручку, но дверь не поддавалась. Заглянула на кухню – никого. Вернулась к комнате Ханса. Постучала. И только сейчас заметила, что дверь закрыта на два замка…

Я не знала, что в этот день вступил в силу «план Хуберта». Все было продумано, как в хорошем детективе. Согласно сценарию, Ханс должен был съехать из места общего проживания к сестре своей умершей жены – она жила в тридцати километрах от Бад-Липшпринге, в городке Эльзен. И сделать это ему поручалось совершенно секретно.

– Живи и общайся нормально, как будто у вас наладились отношения, – учил Хуберт старшего брата, – чтобы эта наглая русская мадам ничего не заподозрила. Ты же понимаешь – так, как она хочет, никогда не будет. Не выполнила наших условий – вот пусть и получает. Не волнуйся… – подбадривал он Ханса.

Операция «Побег» прошла блестяще. Поразительно, но я не слышала ни шагов, ни шума закрывающейся двери. У меня складывалось такое впечатление, что старый муж снял ботинки и, закрыв дверь своей комнаты на два замка (кстати, на это тоже нужно время!), в носках, на цыпочках вышел из квартиры. Ботинки Ханс, вероятно, надел за дверью. Ясно, что он незаметно исчез вместе с нашей машиной…

Месяц назад Хансу исполнилось семьдесят восемь лет. До последнего я не верила, что этот человек в летах будет играть навязанные ему роли и осуществлять чьи-то сценарии. Но именно так все и произошло!

Как и предусматривал план Хуберта, Ханс сбежал за несколько дней до пятнадцатого декабря. Именно в тот день нашему браку исполнялось два года, и это означало для меня, что я выполнила обязательное условие для получения вида на жительство в Германии. Помешать мне, вставить палки в колеса и было целью Хуберта.

Как выяснилось уже позднее, он держал не только письменный, но и телефонный контакт с чиновниками иностранного комитета. Они были посвящены во все детали сценария и согласно ему действовали дальше.