Три коротких слова - Эшли Родс-Кортер Страница 29

Мэри замолчала, и я задала единственный важный вопрос:

– Когда я снова увижу маму?

– Ты не будешь с ней видеться.

Голос Мэри звучал одновременно ласково и твердо.

– Почему? – Вопрос застрял у меня в горле, как кость.

– Потому что она не может заботиться о тебе.

– И никогда не сможет? – сдавленным голосом проскрипела я.

– Никогда, Эшли.

Ковыряясь мыском в земле и все еще не в силах отвести взгляд от нависших облаков, я спросила:

– А кто сможет?

– Мы найдем тебе новую семью.

– А Люк?

– Найдем семью, которая усыновит вас обоих.

– И когда это случится?

– Я не знаю, – ответила Мэри, – но это обязательно случится.

Я принялась раскачиваться, с силой отталкиваясь от пыльной земли.

– Какую семью тебе бы хотелось? – спросила Мэри.

Прежде я мечтала лишь о том, как снова буду жить с мамой, в моих мечтах не было ничего иного. Я взлетала все выше и выше, и ветер развевал мои волосы. Внезапно я затормозила обеими ногами и повернулась к Мэри:

– Я хочу большой двухэтажный дом, и чтобы входную дверь охраняли каменные львы, и чтобы мне ни с кем не пришлось делить свою комнату. Еще хочу кровать с балдахином, гамак и кучу мягких игрушек. Хочу, чтобы мне вернули всех моих кукол и еще купили новых, и много-много одежек для них. И для меня тоже. Еще хочу двух собак, и чтобы у них были щенята, – тогда я одного возьму себе.

– А Люк?

– Ладно уж, возьмем и Люка, но пусть живет в будке на улице.

– А каких родителей тебе хочется?

– Любых, лишь бы не таких, как мистер и миссис Шпиц.

Меня отвезли на прием к доктору Вольфи, психиатру. Он задавал мне те же вопросы, что и другие врачи. Печать на дипломе, висящем над его левым плечом, стала удобным ориентиром. Мне было все равно, заметит доктор или не заметит, что я смотрю сквозь него. Даже если он убедится, что я знаю разницу между правдой и неправдой, он мне не поверит. Когда доктор Вольфи спросил, обижали меня приемные родители или нет, я ответила, что нет: ведь он все равно ничего не сделает, даже если узнает про издевательства Шпицев.

– Что ты делаешь, когда тебе грустно? – спросил доктор.

– Читаю Библию.

Мерритам бы понравилось.

– Когда тебе было грустнее всего? – продолжал он.

– Когда я узнала, что больше не увижу маму.

– А чего тебе сейчас хочется?

– Хочу носить туфли на высоком каблуке! – выдала я, чтобы сменить тему.

– Кем ты хочешь быть, когда вырастешь?

– Медсестрой, художником и поэтом.

– Если бы исполнились любые три твоих желания, что бы ты загадала?

– Быть с мамой, жить в хорошем доме и никогда не голодать.

Видимо, этого было достаточно, потому что больше с доктором Вольфи я не встречалась.

Церемонии чопорных адвентистов разительно отличались от мессы в католической церкви Воскресения Христова, где у входа красовалась неоновая вывеска с распятием. Зайдя внутрь, мы опускали пальцы в чашу со святой водой и осеняли себя крестным знамением. Я никак не могла запомнить, какого плеча касаться сначала. Когда мы подошли к церковной скамье, Мадлен подсказала:

– Лоб, сердце, левое плечо, правое, ладони сложить.

Мы то садились, то вставали, то преклоняли колени на подбитую бархатом подножку, и так без конца. Вскоре я выучила «Аве Мария» наизусть. Вообще же мне было скучно, и я думала о своем. Я всматривалась в окаменелые глаза Девы Марии и пыталась понять, какую тайну она хочет мне раскрыть. Когда Дева Мария родила Христа, ей не было и восемнадцати, как моей маме; выходит, мама не такая уж и неправильная. Мою представительницу тоже зовут Мария – Мэри. Может, она послана мне свыше, и у Бога действительно есть предназначение для меня, как считает миссис Меррит.

Я спросила Кайли, подругу Мадлен, почему одни люди ходят в церковь по субботам, а другие – по воскресеньям.

– И те, и другие празднуют день Господень, только по-разному.

– Разве не лучше было бы, чтобы бы все ходили в одну церковь?

– Ты станешь либо президентом, либо террористом, когда вырастешь, – рассмеялась Кайли.

На рождественские каникулы приехала Мерседес, а также дальние родственники Чавесов. С тех пор, как я уехала из Южной Каролины, мне никогда не доставалось столько подарков. Но в этой горе коробочек и коробок не было ничего от мамы. Чавесы подарили мне долгожданную игрушечную пиццерию, однако праздничная суета вокруг елки меня не радовала. Чавесы болтали по-испански, иногда нарочно, чтобы я не поняла, о чем речь. Они отмечали дни своих святых покровителей, но не вспоминали о важных событиях из моей жизни. Они могли часами загорать, отчего их смуглая кожа приобретала глубокий бронзовый оттенок, тогда как я покрывалась веснушками или получала солнечный ожог. Они обнимались при встрече или расставании, но, зная, что я этого не люблю, обходили меня стороной. Я была изгоем – другой расы, другой религии, другой культуры и другой крови.

Тем не менее Мадлен из кожи вон лезла, чтобы мне угодить. Она знала, что я ненавижу «Страну Жевунов», и, если ее курсы заканчивались раньше, забирала меня из школы домой, не дожидаясь, пока миссис Чавес освободится с работы. В сезон клубники Мадлен никогда не проходила мимо торговой палатки с фруктами, не купив мне корзинку сочных ягод.

Я сидела на табурете, уплетая клубнику, когда зазвонил телефон.

– О, добрый день, – ответила миссис Чавес певучим голосом, которым обычно общалась со своими постоянными клиентками, и повернулась ко мне: – Эшли, одна приемная мама, у которой ты раньше жила, приглашает тебя в гости на выходные. Поедешь?

Должно быть, Мерриты, решила я, а так как в последний раз я видела Люка на Рождество, то ответила:

– Ну, ладно.

– Эшли обязательно приедет, миссис Шпиц, – сказала в трубку миссис Чавес.

Я замотала головой что было сил и одними губами проговорила: «Ни за что!», однако миссис Чавес не обратила внимания.

– Ладно, пусть Майлз за ней утром заедет.

– Это та самая злющая тетка, которая нас обижала!

– Она была очень любезна и сказала, что ее дочка очень скучает по тебе.

– Никуда я не поеду!

– По-моему, у нее живет твой брат.

– А вот и нет! Люк у Мерритов.

– Его забрали у них после Рождества.

– Мэри Миллер не за что не допустит, чтобы он вернулся к Шпицам!

В кухню вошла Мадлен.

– Что тут такое, мам?